Дорогой Джим
Шрифт:
Свет уличного фонаря выхватывал из темноты машину Финбара, скромно спрятавшуюся за двумя другими, которые выглядели так, словно их только что выудили из грязного болота. Сквозь кухонное окно мне был виден силуэт Финбара — он мыл посуду и аккуратно вытирал ее полотенцем, и это после того, как потратил целое состояние на немецкую посудомоечную машину. Не помню, во сколько она ему обошлась — но уж точно побольше, чем наш отдых на Мальорке, куда мы ездили с сестрами. По тому, как Финбар это делал, можно было не сомневаться — он страшно зол на меня, зол до такой степени, что готов мчаться ко мне и барабанить в дверь ногами, — и только такие обыденные дела, как мытье посуды, мешают ему немедленно привести свой
Вместо этого я тщательно вытерла ноги, сделала парочку глубоких вдохов и позвонила в дверь.
— Фиона.
Вот и все, что он сказал… Можно было подумать, я вдруг забыла собственное имя. Похоже, за последние несколько дней он только и занимался тем, что скреб лицо бритвой — во всяком случае, мне удалось насчитать три свежих пореза, которые даже еще не успели подсохнуть. Я почувствовала висевший в воздухе аромат жидкого мыла с лимоном, почему-то это напомнило мне больницу, где все моют с дезинфектантами, и у меня моментально зачесались глаза.
— Можно мне войти? — робко спросила я. И улыбнулась ему заискивающей улыбкой — точно так же, как всегда улыбаюсь отцу Мэллоу, столкнувшись с ним на улице. Все зубы наружу, в глаза не смотреть, велела я себе. Наверное, потому, что я и без того знала, какие у Финбара глаза и что я в них увижу. Кучу вопросов, упреков и обвинений — мало радости, верно? Кроме всего прочего, я могла сорваться. Потому что меньше всего мне хотелось отвечать на вопрос, где все это время пропадала «старушка Фиона»?
— Я как раз мыл посуду, — продолжал он голосом, настолько непохожим на свой, что я удивленно покосилась на него. Голос Финбара казался каким-то густым… будто он только что ел мед, но забыл его проглотить.
Я устроилась на одном из белых диванов, купленных в ИКЕА — пару месяцев назад Финбар заплатил кучу денег, чтобы их доставили из Лондона, — в свое время, когда их привезли, он заставил меня усесться на пол и помогать ему их собирать, чем мы и занимались добрых два дня подряд. С тех пор я видеть не могу все эти угловые скандинавские диваны, в разобранном виде напоминающие китайские головоломки, собирая которые начинаешь чувствовать себя полной идиоткой. Финбар вытер руки о белоснежный фартук и уселся на точно такой же диван напротив. Хрустальная статуэтка русалочки в обнимку с какой-то рогатой рыбиной в руках, стоявшая на мраморном кофейном столике между нами, должна была играть роль рефери — судя по всему, бедняга от этой перспективы не в восторге, потому что вид у нее был самый несчастный. В отличие от русалочки, рыбе, похоже, все было до лампочки.
— Мне нет оправдания, Финбар… Прости, мне очень жаль, — кротко проблеяла я, стараясь еще и дышать при этом. Оказавшись в его доме, я вдруг почувствовала себя очень странно… как будто накануне Джим опоил меня какой-то дрянью, которая сейчас начала потихоньку выветриваться. Меня охватило хорошо знакомое мне неприятное чувство — будто мягкая кошачья лапка робко царапнула изнутри… это означало, что стыд, проснувшись в моей душе, очень скоро вонзит в меня свои когти.
Финбар ничего не ответил — сначала не ответил, — просто продолжал молча вытирать свои и без того уже сухие руки. Только тогда мне бросилось в глаза, что он уже успел изрядно приложиться к бутылке. За все время, что мы были знакомы, мне всего лишь дважды случалось видеть, как он вышел из себя. Первый раз это случилось, когда его повысили в должности, доверив представлять интересы фирмы во всем нашем графстве, и его изнывающие от зависти коллеги, чтобы отпраздновать это событие, затащили нас в самый модный ресторан в Корке — не помню, как он назывался, какой-то итальянский. Финбар тогда в одиночку выпил чуть ли не две бутылки шампанского, а когда я везла его домой, всю дорогу заботливо стряхивал со своего костюма грязь, которой на нем и в помине не было. Что же касается другого, то это произошло в тот день, когда мы с ним в первый раз занимались любовью — он тогда признался, что любит меня, еще до того, как кончил. Мне стало понятно, почему весь дом пропах этими чертовыми лимонами, — только так можно было заглушить исходивший от хозяина крепкий пивной перегар. Глаза у Финбара были красные — но от слез или от доброй порции виски, трудно сказать.
— Ты забыла, что дала слово пообедать со мной, — вот и все, что он смог выдавить из себя.
Я молчала, терпеливо дожидаясь продолжения, но Финбар, положив руки на колени, сидел с таким видом, будто все самое главное уже сказано.
— О чем это ты?
— В следующую субботу. В ресторане Рабенга в Глендарриффе. Корпоративный обед. Все ждут, что мы придем вместе. — Финбар говорил короткими, рублеными фразами, как будто более длинные предложения давались ему с трудом.
Он по-прежнему не пытался улыбнуться — и это единственное, что меня порадовало.
— Может быть… Послушай, сейчас это не очень хорошая идея. Я имею в виду, в этой ситуации… ну и все такое.
Финбар, прежде чем ответить, на мгновение прикрыл ладонью рот.
— В какой ситуации? И в чем эта самая ситуация состоит? Может, ты будешь так любезна объяснить мне, Фиона, потому как я лично ничего не понимаю, — прошелестел он. Все это выглядело так, будто губы его живут отдельной жизнью… двигаются сами собой, выговаривая слова, о которых он не имеет никакого понятия. Даже смотрел Финбар не на меня, а на хрустальную статуэтку на столе — и, судя по тому, какой это был взгляд, бедную русалку ожидала жестокая взбучка.
— Я этого не планировала, — быстро сказала я. — Мне очень жаль, что я соврала тебе насчет того, что никогда не видела его. На самом деле мы знакомы, и тут уж ничего не поделаешь. Я не могу это изменить. — Я невольно бросила взгляд на руки Финбара, вспоминая, как он деловито мял мою грудь с таким видом, будто месил тесто… и я даже что-то при этом чувствовала, хотя и не сразу. А вот Джиму достаточно было только посмотреть на меня, чтобы мои ноги стали ватными.
— Я так понимаю, что на обед ты не придешь? — тупо спросил Финбар.
Встав с дивана, я подошла к нему и обняла за шею. Конечно, ничто не мешало мне остаться и переспать с ним, тем более что я искренне жалела его… Но, думаю, ничего хорошего из этого бы не вышло, тогда у бедняги точно поехала бы крыша. Поэтому я просто молча гладила его по голове, вспоминая любовь, которой никогда между нами не было, — до тех пор, пока он с проклятием не сбросил мою руку.
— Пока, Финбар. Увидимся позже, — поспешно бросила я, открывая дверь и уже заранее зная, что этого никогда не будет.
Утром я позвонила директрисе, сообщить, что не приду — заболела. Держу пари, она не поверила ни единому слову из того, что я ей наговорила.
— Что ж, ладно… лечитесь, Фиона, и… хм… выздоравливайте поскорее, — промямлила миссис Гэйтли, только что выслушавшая мои сбивчивые объяснения насчет воспаления легких, свалившего меня с ног.
Это означало, что банду малолетних головорезов, которую почему-то принято было называть шестым классом, сдадут с рук на руки другой учительнице. Спаси Господи ее ни в чем не повинную душу, благочестиво пробормотала я про себя, вешая трубку, — эта шайка разорвет ее в клочья еще до того, как прозвенит звонок на перемену.