Дорогой Солнца. Книга вторая
Шрифт:
— Я не обижаюсь, — осклабился я.
— Это хорошо! — ответил он. — В общем, слушай: ещё до того, как познакомиться с епископом, во время очередной вылазки я забрался в Московскую область… да, далеко: но мы обшаривали все больницы в зоне эвакуации, очень уж медикаменты нужны тогда были, в том числе редкие. И там… внутри того, что сейчас называется красной зоной, я кое-что встретил…
— Жень, люди много странного рассказывают про первые дни, — вздохнув, сказал я. — Мне и самому много чего довелось…
— Но не такое, — уверенно сказал Женька. — Дим, это были люди. С виду — обычные совершенно, похожи на беженцев, которые из пострадавших районов выбираются, куда службы не добрались…
Он сделал паузу, поглядев на реку. На его лице плясали отсветы начинающегося заката, отражённые рябью на воде.
— Не знаю, поверишь ли — но я думаю, то нечистая сила была. А церковь меня защитила. После этого у меня уж другого-то пути и не было… Дим, когда будешь в таких местах — ты хоть крестик с собой носи что ли, а? А ещё лучше, как почуешь что-то неладное — так не сомневайся. Берегись. Хорошо?
— Хорошо, — кивнул я с серьёзным видом.
А перед глазами встал тот странный танец сектантов, которые я видел на испытании.
Глава 10
Человек пристёгнут к лежанке белыми ремнями с хромированными пряжками. Из одежды на нём лишь казённые синие трусы. Выглядит он так себе: на теле многочисленные подживающие синяки и ссадины, под левым глазом желтеют остатки «фингала». Отёк уже спал, так что видно оба глаза. Он хорошо сложен: видно, что не запускал себя. Возраст — я бы сказал, что около тридцати. Хотя, может, и моложе, всё-таки обстоятельства для него складывались не самым благоприятным образом, а это всегда сказывается на восприятии возраста.
Его зрачки расширены, рот приоткрыт, губы в сложной гримасе, будто он отчаянно пытался откусить себе язык, но тот почему-то отказывался ложиться на зубы.
Впрочем, может, и правда пытался.
— Ваше имя? — разговор шёл на английском. За кадром звучал холодный, отстранённый женский голос.
— Джон Кайл Филипс, — ответил человек.
— Воинское звание?
— Сержант.
— Подразделение?
— Третья аэромобильная бригада.
Небольшая пауза. Потом тот же женский голос, уже на русском: «Коллеги, снова осечка, он не готов. Добавим полкубика».
На лице пленника
— Нет… — шепчет он.
— Что? — подчёркнуто безразлично спрашивает девушка.
— Не надо… это нарушение всех Женевских конвенций… военное преступление… — шепчет он.
— Ну какая Женева, какие конвенции? — в женском голосе появляются ироничные нотки. — Нет уже никакой Женевы. И Конвенций вместе с ней. Причём при деятельном вашем соучастии. А знаете почему?
На секунду во взгляде мужчины появляется безумная надежда: заговорить своих палачей, отсрочить неизбежное, хоть ненамного. Я же поймал себя на том, что понемногу начинаю его жалеть: такой же вояка, под присягой… любой из нас мог бы оказаться на его месте, просто ему не повезло.
Будто почуяв моё настроение, Сергей Валерьевич, мой новый шеф, нажал на паузу. Взгляд пленника застыл на большом экране.
— Жалеть начинаешь? — спросил он, обращаясь ко мне.
«Рубин», который сидел рядом, глянул на меня с недоумением.
Шеф вёл себя не по-военному: на службе появлялся только в гражданке, повседневном пиджачном костюме, говорил всегда подчёркнуто вежливо, интеллигентно, никаких жаргонизмов и просторечий, будто преподаватель высшей школы старой закалки. Образ «университетского профессора» дополняли очки в золотой оправе. Однако костюм не мог скрыть не по годам спортивную фигуру и выправку, а очки — жёсткий взгляд стальных глаз, которые успели повидать всякое. Ну и седой военный «ёжик» на голове тоже немного выбивался из стиля.
— Нет, конечно, — возразил я. — Просто невольно представляю себя на его месте.
— Что ж… на его место, действительно, попадать крайне не рекомендую, — ответил Сергей Валерьевич. — Впрочем, если вдруг всё-таки пожалел, то запомни этот момент и смотри дальше.
Он снова запустил видео.
Лицо мужчины исказила мучительная гримаса. Видимо, несмотря на отвлекающий разговор, препарат ему всё же ввели.
— А потому что нейтралитет — это такая вещь, которую надо ценить, — продолжала женщина. — Вот в Женеве и Цюрихе это понимать перестали. В результате страны больше нет. Швейцария-то всё-таки не Россия, знаете ли. Ну, если не считать отдельных подземных жителей, которые скоро друг друга жрать начнут, если верить некоторым слухам… хотя знаете что? Для народа, который вполне легально жрал животных компаньонов, вроде кошек или собак, может, оно и нормально… а скажите, Патрик, вас в Форте Брэгг не заставляли жрать собственных собак? А то я слышала, что это было частью одной из программ продвинутой психологической адаптации…
Мужчина попытался сглотнуть, но мучительно закашлялся. Когда приступ прошёл, он посмотрел красными от напряжения глазами чуть ниже камеры. Видимо, туда, где находилась специалист, которая вела допрос. В его взгляде теперь вдруг появилась совершенно дикая, животная ненависть, которую допрашиваемый перестал скрывать.
— Когда это всё закончится, тебя разберут на органы, — сказал он хрипло. — Под местным наркозом. Твою матку пересадят трансгентеру, по квоте. Твои яйцеклетки используют для получения эмбрионального материала. Твои…
— Тебя это возбуждает, верно? — женский голос снова стал беспристрастным; он будто констатировал научный факт, установленный во время опыта. — Интересно. Под такой дозой редкость, значит, тебя действительно заводят такие вещи. Впрочем, для вашего подразделения это ведь в порядке вещей? К вам не берут не психов. Ни один самый мотивированный обычный человек этого не выдержит. Того, что вы делаете. Верно?
— У тебя есть дети, — продолжал пленник, пожирая свою тюремщицу красными глазами. — Ты знаешь, что сделаю лично я?..