Дороже всего на свете
Шрифт:
5 глава
Любой конфликт – это сбой системы. В наших отношениях не просто сбой, а серьезная поломка. Не представляю, как находиться рядом с человеком, который в последние несколько месяцев только и делает, что разочаровывает меня. А еще угнетает своим молчанием и замкнутостью.
Мы будто вернулись в первые дни знакомства. Позитивных эмоций почти не осталось. Всплески радости теперь редкость, и я не знаю, откуда черпать силы, чтобы их стало больше.
Не сказав ни слова, Дамианис направляется к двери.
– Так и уйдешь?
– Не знаю, – бросает он устало, словно пытаясь от меня отгородиться. – Я хочу немного отдохнуть, давай отложим разговоры на потом. Голова болит.
Леон идет по коридору к лестнице. Его комната на втором этаже. Мы с Мией живем на первом.
Пока не было возможности как следует осмотреть дом, но завтра я этим займусь. Тамара обещала прийти на полдня. Не буду терять время даром.
Шумно вздыхаю, провожая удаляющегося Дамианиса взглядом. Теплится надежда, что у него обязательно есть объяснение. У такого умного мужчины не может не быть аргументов. Как и веских причин у всех его дурацких поступков.
Поистине дурацких. Где я и где ребенок? Тем более от чужой женщины. Или Леон думает, что если запишет мое имя в документы, то я тут же стану мамой его дочери? Тогда надо и в мозгах поковыряться. Сама бы не отказалась, чтобы кто-то навел в голове порядок. Потому что я запуталась. Любовь и логика не уживаются вместе.
Сердце кровью обливается, когда смотрю на Дамианиса. Хочется подойти и обнять. Я физически ощущаю, как ему это необходимо, но разум будто крутит пальцем у виска и подсказывает пути, как от Леона сбежать.
Возвращаюсь к кофе и пытаюсь не углубляться в свои чувства, как и не давать подпитку обиде. Напоминаю себе, что это путь в никуда. Решение должно быть, и какое-то самое простое, но я его пока не нахожу.
Оконные рамы приоткрыты, и через них на кухню проникает легкий ветерок. Успокаивает. Питает силами. Сижу за кухонным столом и наслаждаюсь кофе. На острове я по вечерам прогуливалась, территория виллы позволяла. И здесь надо поискать убежище, чтобы отвлекаться от грустных мыслей.
Покормив Мию и поменяв ей подгузник, поднимаюсь на второй этаж. Слегка тревожно при мысли, что я собираюсь попросить Леона посидеть с малышкой. Бред такой. Боюсь попросить родного отца уделить время собственной дочери. Или мне страшно переступить порог его спальни? В этом и впрямь есть что-то абсурдно пугающее.
Аккуратно стучусь и медленно открываю дверь. Дамианис стоит у зеркала практически голый. Если не считать полотенца, обмотанного вокруг бедер.
– Можно? – говорю тихо, стараясь скрыть нервозность. – Мия только что заснула, и я хочу пойти погулять. Присмотришь за ней?
Дичь какая-то. Я же не гувернантка. Надо быть увереннее.
Леон медленно подходит, и я передаю ему дочь. Наши ладони соприкасаются, и на мгновение в комнате становится абсолютно тихо. Он смотрит на меня дольше, чем обычно.
Надо как-то блокировать все воспоминания, но я не могу.
Не знаю, чем так провинилась, но вина совершенно точно моя, раз я страдаю от этих чувств. Хочу, чтобы меня любили, чтобы относились с нежностью. Хочу строить отношения с любимым человеком. А что на деле? Ничего!
– Антонина, – окликает Леон, когда я уже у двери. – Ты бы одевалась скромнее. – Он опускает глаза на мои ноги, затем поднимает их к оголенному животу.
Даже в мыслях не было провоцировать Дамианиса. У меня и вещей-то особо нет.
– Антонина или Александра? Ты определись уже.
– Мне и так и так нравится. Тебе оба имени подходят. Но оставим Александру. Поправляй, если буду забываться. И одевайся скромнее, – повторяет он.
Забываться? Означает ли это, что Леон тоже помнит, как хорошо нам было вместе на острове? И если да, то почему все так изменилось?
– Одеваться я буду, как хочу. Да, это твой дом, и все в нем твое, в том числе эта девочка и я сама, но мы не вещи на полках, а люди с потребностями и чувствами. Я изо всех сил пытаюсь тебя понять, Леон, но ничего не выходит. Получается лишь презирать. Причем не только тебя, но и себя. Хочется думать, что ты не конченый негодяй, а нормальный, здравомыслящий мужчина. Но разве здравомыслящий так бы себя вел? Сомневаюсь.
Дамианис молчит. С дочерью на руках он выглядит просто потрясающе. Обезоруживает. Даже несмотря на измученный вид.
– Только недолго гуляй. День был тяжелый, я валюсь с ног от усталости.
– Ухаживать за ребенком и решать проблемы международного масштаба – не одно и то же. Но это твоя дочь, а не моя, – вонзается в Дамианиса шпилька.
Сказала, а самой теперь страшно, что сейчас прилетит ответка, и в саду я буду не гулять, наслаждаясь минутами одиночества и тишины, а рыдать.
Но Леон ничего не говорит. Отворачивается и идет с Мией к кровати. Смотрю на его рельефную спину, узкие бедра, и хочется кричать в голос. А еще попросить Дамианиса завтра же отвести меня к неврологу или психотерапевту. Ненормально – испытывать чувства к мудаку, который ни во что тебя не ставит.
Выхожу на воздух, и дышать становится легче. А может, это от того, что я высказала все Леону.
Сад наполнен вечерней свежестью. Осторожно ступаю между зелеными клумбами, где распускаются неизвестные цветы. Я думаю о Леоне и о наших сложных отношениях. Здесь, среди зелени и пения птиц, кажется, что все может наладиться. Какое заблуждение… Но если человек не будет мечтать о чем-то хорошем, то как это хорошее с ним случится? Ведь недаром говорят, что мысли материальны…
Прогулка затягивается почти на час. Это беспокоит, но убеждаю себя, что, если бы что-то случилось и потребовалась помощь, Леон бы спустился за мной с дочерью. Пройдясь несколько раз по аллеям и рассмотрев каждый уголок сада насколько позволяют сумерки, решаю, что завтра мы с Мией под вечер отправимся в сад. Я облюбовала одно местечко.