Дощечка через лужу
Шрифт:
Петровна(Лизке). Помнишь, как мы однажды ночью в августе в прошлом веке в Гурзуфе купались? Точно так же тогда телами в воде светились!.. Были молодыми, бесшабашными, эх!..
Лизка(не слыша ее). Горим, что ли? Тогда воды!.. (Но вместо того, чтобы куда-то бежать, остается на месте, как завороженная.)
Петровна, Аглая и Лизка(не выдержав, громко, как с необитаемого острова). А!.. МЫ ЗДЕСЬ! МЫ ТУТ! СЮДА! А!!!..
Осветив все вокруг, включая ближний лес и далекий залив, куст гаснет.
Петровна(она первая приходит в себя и сразу же начинает ворчать). А об числе мы, значит, сёдня снова не узнали! И-э-х!..
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ И ОТБОЙ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Новый рассвет. Рано, сыро и, пожалуй, темновато лагерь в основном еще спит. На крыльце Аглая и Петровна. Аглая , не отрываясь, смотрит в сторону залива, где встает солнце и где у горизонта алеет парус. Видно, что она куда-то собралась: на ее спине рюкзачок вроде пионерского. Петровна , по обыкновению, сидя дремлет и клюет носом.
Аглая(вглядываясь в горизонт). Смотри, смотри, Петровна! Вроде он немного приблизился почти на целый сантиметр! (Сбегает с крыльца вниз и тут же возвращается.)
Петровна(не открывая глаз). Да не, по-моему, стоит на месте. По-морскому это называется у них «дрейф»!
Аглая. К заливу не подойти!!!
Петровна. Болото. Грязь. Все к черту заросло! Чего разбудила ни свет ни заря? Который уже четверг не сплю!
Аглая(нервно). А в болоте, поди ж ты, восьминос!!! (Озаряясь новой мыслью.) Лизка где?
Петровна. Дрыхнет, конечно. Где ж ей быть? Не буди ее.
Аглая. Вот что хотелось бы еще узнать: четверг сегодня все-таки или?..
Петровна(не открывая глаз, пожимает плечами). Да кто ж его знает? Возможно даже, что этого не знает никто! (Страшно зевает.) Не разучились бы вполне могли бы ветер ему нагнать!
Аглая(заметно оживляется). Ну!
Петровна. Да толку-то? Фарватера тут все равно нет. Еще при Петре Великом не прорыли. Ему бы со стороны фортов зайти чрез час был бы.
Аглая. Твой водоплавающим был, что ли?
Петровна(от неожиданности открывает глаза). Почему водоплавающим?
Аглая. Ну, ты так морскими словечками сыплешь!
Петровна. Не, вполне сухопутный. Это я из Лизкиной книжки почерпнула, где про морзянку.
Аглая. А как ты полагаешь, Петровна, к тебе или ко мне этот алый парус? Или он вообще к Лизке?
Петровна. Да там их много, матросиков-то этих бедных!
Аглая(присаживается рядом с Петровной на краешек крыльца, готовая в любую минуту сорваться с места и, несмотря на восьминоса, сломя голову нестись к заливу). Я тебя никогда раньше не спрашивала: твой он во… (после того как Петровна открывает глаза и бросает на нее строгий взгляд). .. вообще каким был?
Петровна(наконец просыпается, но говорит спросонья, перескакивая через слова и как-то всмятку). Мой он ведь еще самим Пушкиным Ляксандром Сергеичем описан был. Никакая это была, конечно, не голова! Отрубленная голова, это, скажем так, вольность поэта. Я ведь молодой ох и красивой была! Такой красивой, что просто ужас! За то, должно быть, он от меня перед самой свадьбой и свинтил. Буквально как Подколесин, что Гоголем в «Женитьбе» обсмеян. Боялся, может, что зменять ему буду, а может, еще чего. Он рядом со мной вздохнуть робел. Может, спугался, что так и задохнется, не вздохнув в своей жизни больше ни разу, кто ж их поймет, мущщин этих?.. Короче говоря, сбежал, не помня себя. Тогда ведь мущщины сильные к нам чувства испытывали, не то что сейчас. Да… И врос по самые плечи в сыру мать-землю от горя. Так дальше и жил, не живя. Это еще до Ляксандра Сергеича. Тогда ведь мущщины огромные были, до звезд. А после Ляксандра Сергеича, дав ему себя описать, говорят, опять выбрался на твердую сушу. Где-то, наверное, с тех пор и бродит, не показываясь. Стыдно, должно быть, за то. А можь, и сама я в чем виновна пред ним?.. (Помолчав.) А ты говоришь водоплавающий! Хотя теперь он, может, уже и того… (Бросает быстрый взгляд на горизонт.) Но я его все равно, конечно, дождусь!
Аглая. А я своего диктора. Эх! (Снимает с плеч рюкзачок.) Видать, он у меня обстоятельный: вперед, как водится, стрелу пустил, а после и сам за ней следом!..
Ждут.
Наконец Петровна окончательно просыпается и открывает глаза. Поскольку рассветает больше, то становятся видны детали. Петровна вглядывается в горизонт, как-то широко и нелепо водит по воздуху руками, будто убирает с лица огромную паутину, и неожиданно… снимает с горизонта алый парус надежды вместе с веревкой, к которой, оказывается, тот был привязан. Парус на поверку оказывается пионерским галстуком.
Петровна. Фу ты!.. Никак Лизка повесила?! (Разглядывает галстук.)
Аглая. Дай сюда! Проклятье!!! (С силой мнет галстук.) Да что ж это такое? (Молчит, все больше и больше волнуясь.) Слушай!..
Петровна. Ну?
Аглая. Слушай, слушай, Петровна! А этот… ну… Лизкин восьминос, который… Он что за животное, а? Совершенно ведь не известно! И что он по ночам делает не известно тоже! Вдруг вылезает из воды и до утра по лагерю ползает? Представляешь, просыпаешься утром, а он перед тобой восьминос этот! А считая с твоим рубильником, так и весь девяти! (Отчего-то волнуясь все больше.) Я вчера тебе забыла сказать: я, когда была в лесу, ну, по цветы, видела сшибленный мухомор. И вроде нашу малину кто-то ел!..
Петровна(неожиданно строго). Малину?! Это нехорошо!!
Аглая. Я еще тогда подумала: неужто снова пионерчики в лагере завелись? Хотя понятно, что пионерчики исчезли навсегда, ничего ведь в жизни не повторяется! А только вдруг это восьминос из залива вылез? А что ты думаешь! Давай, пока Лизка спит…
Петровна. Ну?
Аглая(брезгливо передергивает плечами). Да нет. Он склизкий, носастый. АТОМНЫЙ!!! Не поймаешь его. Тьфу!