Дословный мир. Третья книга стихов
Шрифт:
Северное сияние
Алексею Буховскому
Ты помнишь, как ярко светили огни с небосклона,
Мы шли с гауптвахты, и ротного матерный крик
Разрезал пространство до рудников Каларгона
И вдруг обернулся песнею «про материк».
Ты помнишь, Алёша, как строем ходили и пели,
По белым дорогам, и грудью вдыхали пургу.
О чём-то далёком слагали стихи, как умели,
Но строчки забыли в глубоком Таймырском снегу.
Мы даже не знали, куда прилетели с гражданки.
Надели шинели! И каждому стало теплей,
Когда, как виденье, под звуки «Прощанья славянки»
Вдруг вспыхнуло в небе сиянье магнитных полей!
Пусть
Казармы под снегом и ротного крики вдали,
Но высветит память полярное это свеченье
Над белой дорогой – у самого края земли.
Алыкель (1978–1980) – Томск -2006
Озорной ветерок на античный манер
Снежный ветер в саду золотых Гесперид —
Как настольная лампа среди снегопада!
Искромётный рисунок! Немыслимый вид.
Потаённое слово в подстрочнике сада.
На античный манер перечитан с листа
Озорной ветерок. И стрельчатые своды
Снегопада – как арки в пролётах моста —
Замыкают круги, опираясь на воды.
Невозможно представить, как первый снежок,
Упраздняя своё круговое паденье,
Словно в зеркало смотрится в тонкий ледок
И становится музыкой, слушая пенье
Ветерка, что в саду золотых Гесперид
Озорует, играя в подстрочнике сада,
И круги размыкает, и ставит на вид
Потаённое слово – среди снегопада.
7.2008
Лирический фантом
И речь напоена сакральным звукорядом —
Как песней хоровой протяжность ветерка.
Всё прочее – как миф – с классическим раскладом,
С разладом вековым и славой на века.
В какой-нибудь рассказ для улицы и сцены
Кочующий мотив не вставить как пример
Потворницы-судьбы под маской Мельпомены,
Что правит всякий раз расстроенный размер.
Лирический фантом преследует поэта!
Луна – как лестница в лакуне временной.
Всё это, может быть, простое свойство света —
Движение души сомнамбулы ночной.
8.2009
Плач Ниобы
В сознании лесного ручейка
Проворных рыб встревоженная стая
Расходится, как нервы рыбака,
Из памяти потока вычитая
Зеркальный слой стремительной воды,
Гурты овец и волчий глаз циклопа,
И облака – как ящеров следы —
Под плёнкою вселенского потопа.
И вот плывёт корабль! И молва
Ручьём чернил из мировой утробы
Выносит не рождённые слова,
Но всех детей наказанной Ниобы.
О, Дева, плачь! Под чёрною скалой —
Пускай ручей останется как мера
Жестокости Охотницы лесной
И жертвенником Феба-изувера.
4.2010
Охотничий сезон
Вороны – это крылатые волки!
Их надо уничтожать…
(из телевизора)
Весной, когда начнут отстрел ворон,
Желательно уйти повыше в горы.
Добром такой охотничий сезон,
Наверное, не кончится. Просторы
Отечества затем и велики,
Чтоб выразить всю широту размаха!
Выходят в поле вольные стрелки,
Как водится, без совести и страха!
Кампания… Что вскоре и пройдёт.
За летом осень яркими цветами
В холодный колорит перетечёт.
Родная речь пополнится словами,
Каких из вольной лирики стрелков
Не вычеркнуть. Вот памятник отстрела —
Крылатый Волк! Ах, если б знал Крылов,
Как высоко Ворона залетела!
3.2006
Прямая речь
1
Прямая речь слышней всего в лесу.
И эхо отвечает с полуслова
Охотника, что целится в лису,
Стреляет и… цитирует Баркова.
И рыжий зверь его прощальный крик
Смахнёт хвостом в подстрочник листопада
И ускользнёт, как новый воротник
С любимых плеч, прикрытых, как засада
В другом лесу, что сказочней стократ.
Где больше меха ценится двустволка,
Там всякий говорит другому: «Брат!»,
Но смотрит осторожно, как на волка.
2
Охотник ищет в чаще новый след,
Верней, бежит от промаха по следу
Мечты – добыть хоть зайца на обед
И рассказать о подвиге соседу!
Но слышит свой же голос. С языка
Слетела речь и стала Невидимкой —
И увлекла простого мужика,
И повела неведомой тропинкой!
Метался меж деревьев яркий свет.
Закат, как Вий, моргал косматым глазом.
И сам герой распутывал сюжет,
Захваченный охотничьим рассказом.
3
Прямая речь отчётливей в лесу.
И всякий звук весомее, чем слово
Охотника, что целится в лису
И после выстрела кричит: «Готово!»
Бежит и, разгребая листопад,
Находит – только вовсе не лисицу,
И, как Иван-дурак, тому назад,
Стоит и плачет, глядя на девицу:
«Ой, люли-люли, девичья краса!
Была лисой волшебница, наверно!
И диадемой в чёрные леса
Воткнула Месяц Мёртвая Царевна».
4
Прямая речь кончается в лесу.
И тишина накрыта темнотою.
И Серый Волк Премудрую Красу
Уносит прочь торёною тропою.
За ними наш охотник и сосед
Идёт, как пережиток этой встречи,
С одной мечтою – зайца на обед
Добыть и закусить прямые речи,
Но вешая двустволку на рога,
Вновь кается, и вновь – кипит работа!
И кружатся, и кружатся снега
Над рукописью полуидиота!
5
Давным-давно дремучие леса
Как золото в подстрочник листопада
Укрыли стих, но рыжая лиса
Красивой шубой греет ретрограда.
И я таков. Согрей меня, согрей
Легендами о кознях Чародея
В околках, где ты бродишь, дуралей,
По образу другого дуралея!
Поскольку это тоже не к добру,
Как не в сезон зайчатина к обеду.
В каком году, в каком таком бору
Бежит лиса! Скорей беги по следу!
5.2008
Гений места
Когда я жил в деревне и следил
При свете звёзд, как время прибывало
Во мне самом, я набирался сил,
И каждый стих, как жизнь, хотел сначала
Переписать, и в линиях судьбы
Разгадывал сюжет кедровой пади.
Срывал цветы и собирал грибы,
Вынашивал слова «Лесной тетради».
Как ветерок, стремился на простор.
Встречал друзей и провожал далече.
Подслушивал рыбацкий разговор
И плеск волны вживлял в структуру речи.
Смотрел на вещи просто, говоря
На языке забытого рассказа,
И всё-таки собрал для словаря
Цветной букет родного новояза.
Когда я жил в деревне, за чертой
Той бедности, чем славилась округа,
Нетрезвый гений места предо мной
Возник и закружил меня, как вьюга,
И вычерпал из проруби ведром
Рождественские звёзды! На дороге
Я говорил с полуночным вором
И спорил с ним о дьяволе и Боге.
Из темноты переходил в тепло,
Читал стихи Бориса Пастернака.
И бабочкой слетала на стекло
Одна звезда из круга Зодиака…