Доспехи бога
Шрифт:
– Неважно, что думают люди, – прервал бьюлку брат Айви. – Важно, что думают, видя наши дела, Четверо Светлых и что доносят они Вечному! Не так ли, Турдо?
Бьюлку вздрогнул, и красные глаза его побагровели.
Старик не назвал его братом, словно он, Турдо дан-Карибу, уже допрошен Судилищем и признан отступником. Значит, сейчас потребует покаяния. Письменного, разумеется. Получив же, отпустит грехи и благословит, но никогда уже не быть тшенгенскому паладину магистром. И никому из молодых, запятнанных дружбой с раскаявшимся грешником, не видать перстня и посоха как своих ушей. Во всяком случае, пока жив хоть один из старцев капитула. А они живучие…
Можно, конечно, спорить и отрицать. Можно плакать и валяться в ногах, изображая жертву интриг. Можно все – лишь бы вернуться в Тшенге. Но отпустят ли без повинной грамоты? Или он пропадет бесследно – как брат Кууво, как брат Муэйра, как иные братья, на свою беду излишне уважаемые орденской молодежью? Многие видели их спешивающимися у Врат, но никто не видел, как они покидали замок…
– Воистину так, – кивнул беловолосый. – Но даже Вечность не пребывает неизменной.
– Что?!
Старик напрягся, словно не веря своим ушам.
Вот оно! Еретик не удержался, он сам выдал себя – с головой! Лишь каффарствующие позволяют себе сомнения в неизменности мироздания, ибо отсюда всего лишь полшага до вопроса: что было перед Вечностью и что станет после?
– Ибо, когда Вечный задумал строить мир, у кого Он покупал кирпичи – и кто выметет мусор, когда мир рухнет? – с улыбкой, нараспев произнес бьюлку и нахально подмигнул. – Разве не так сказано в «Увэхоль Цааль»? Ах да, ты ведь не читал; хочешь, пришлю для ознакомления?
Он уже стоял на ногах – готовый ко всему, жалея разве что о том, что оба меча, кинжал и булаву паладина пришлось оставить за дверью. Но не щелкнула тетива в углу, и метательный нож не вылетел из тени, и магистр не хлопнул в ладоши, призывая стражу. Напротив, губы его растянулись в улыбке; повернув голову, он пристально посмотрел на изваяние Третьего Светлого и сказал, спокойно и облегченно:
– Не держу тебя. Иди. Скажи слугам: пусть принесут стакан воды, да похолоднее…
Он позволил усталой спине опереться на спинку кресла.
И тяжко вздохнул, оставшись в одиночестве.
Жаль доблестного рыцаря, но Вечный, слава Ему, наградил свои творения свободой воли. Турдо сам выбрал себе судьбу…
Потом он, кажется, задремал. На миг, на два – не больше. А очнувшись, увидел прямо перед собою брата Ашикму, держащего на серебряном подносе высокий запотевший стакан.
Зачем вода, хотел спросить он, ведь я не просил воды, это просто…
Но поглядев в глаза брату Ашикме – Третий Светлый, да он, оказывается, зеленоглазый! – понял все.
Каждому приходит срок испить свой стакан…
…Какое-то время брат Ашикма стоял, опустив голову.
Затем быстрым, привычным движением приподнял левое веко старика, коснулся виска, запястья – и опустился на колени. Взяв в обе ладони иссохшую жилистую кисть, бережно прикоснулся к ней губами. Всмотрелся в умиротворенное, чуточку удивленное и совсем еще живое лицо усопшего.
– Спокойной дороги, брат Айви. Вечный устал ждать. Твое время миновало, а ты этого даже не заметил…
Поднялся. Бесшумно прошел к двери. Распахнул ее, переступил порог; поглядел в глаза стоящему у стены бьюлку.
Кивнул.
– Спокойной ему дороги, – тихо сказал дан-Карибу. – Выше голову, брат Ашикма, твоего сына никто не посмеет звать ублюдком. Его герб будет славен, а судьба высока.
И закричал:
– Лекаря! Скорее, лекаря!!!
Крик паладина Тшенге был исполнен неподдельного горя.
Глава 4
Знает только ночь глубокая…
Настой рутуты все-таки сделал свое дело – я сумел не заснуть, и к трактиру мы добрались без приключений. Сумерки еще только-только начинались, но окна «Тихого приюта», приземистой избы, стоящей почти у обочины дороги, были уже ярко освещены; обширное, с расчетом повозок на двадцать подворье с первого взгляда показалось пустым, и лишь потом я заметил пару потрепанных крытых фур, сиротливо приютившихся под просторным навесом.
«Войди, здесь тихо!» – предлагала недавно обновленная надпись на потемневшей от времени и непогод доске над входом.
Мы вошли.
Нельзя сказать, чтобы в главной комнате и впрямь царила тишина, зато хозяин, плотный крепыш неопределенного возраста, встретил нас как родных. Он подкатился шариком, одернул заляпанный жирными пятнами передник, оскалил щербатый рот в, как ни странно, весьма гостеприимной улыбке и склонился в глубочайшем поклоне.
– Господин лекарь! Какая высокая честь для «Тихого приюта»! Прошу, прошу… а насчет лошадки не извольте беспокоиться, все будет сделано!
Затем мы узнали, что «Тихий приют» – заведение старое и почтенное, что основано оно еще дедом хозяина, которого, кстати, зовут Тайво, но можно называть и Тощим, как люди сызмальства прозвали, что он очень рад, нет, он просто счастлив лицезреть в своем скромном доме таких достойных гостей и что он, Тайво Тощий, готов поручиться, что все здесь придется по нраву и мне, и моей юной спутнице…
– Любезнейший… – начал было я, но трактирщик, похоже, умел читать мысли.
– Гостям угодно поесть? Прекрасно! Моя кухарка славится своим мастерством по всей округе, в хорошие времена ее приглашали готовить бжюбжю и карафилло в усадьбы к здешним сеньорам, и неудивительно, ведь она раньше жила в Новой Столице и служила главной стряпухой самого дан-Каданги…
– А как насчет…
– Ночлега? – вновь не дал договорить хозяин. – Об этом не нужно и спрашивать, господин лекарь, – комната, разумеется, есть, чудесная комната; ручаюсь головой, вы и юная дама будете спать как дома, не будь я Тайво Тощий… проходите же, проходите и присаживайтесь, нет, не сюда, прошу пожаловать на чистую половину…
– Погоди же… – уже в небольшом, достаточно уютном кабинете я еще раз попробовал заткнуть фонтан, но опять безуспешно.
– Нет, нет и нет! Никогда Тайво Тощий не позволит себе взять деньги у столь высокой персоны. Но если бы почтенный господин лекарь соизволил на досуге осмотреть мои ничтожные суставы…