Доспехи дракона
Шрифт:
Касами помотал головой.
— Разница не столь уж и велика. Нашего императора тоже избирают, но не люди, как у вас, а боги. И правит он только Священным Городом. Он прежде всего — наш духовный предстоятель. Он защищает нас всех от гнева богов.
Лори удивленно вскинул брови:
— Кто же в таком случае управляет страной?
Касами расседлал коня и стал протирать его спину.
— Наше государство устроено иначе, чем ваше. — Не найдя нужных слов в чужом наречии, он перешел на цуранийский язык: — Глава рода является властителем всех владений семьи, все ее члены безраздельно подчинены ему. Каждый род входит в один из кланов, и самый уважаемый и могущественный властитель в клане становится его военачальником. Ему повинуются все другие властители. Род Шиндзаваи входит в клан Каназаваи.
— А случалось ли когда-нибудь императору оспорить решения Стратега? — с любопытством спросил Лори. — Или сместить его с должности?
— Никогда.
— А кто и как выбирает Стратега? — спросил Паг.
— Это трудно объяснить. После смерти Стратега кланы держат совет. В нем участвуют также главы всех родов. Иногда они избирают Стратега вполне мирно, порой же при этом не обходится без кровопролития. Но в итоге один из военачальников становится Имперским Стратегом.
— Почему же тогда эта должность не наследуется членами семьи и клана, к которым принадлежит Стратег? Например, его сыновьями или племянниками. Ведь клан этот — самый могущественный, — полюбопытствовал Паг.
Касами покачал головой:
— Это трудно объяснить. Для того чтобы понять, почему этого не происходит, надо родиться цурани. Существуют законы, а кроме них, что еще более важно, — традиции. Независимо от того, какого высокого положения достигает клан или род, Стратегом может стать лишь представитель одной из пяти семей: Кеда, Тонмаргу, Минванаби, Оаксатукан и Ксакатекас. Нынешний Стратег происходит из рода Оаксатукан, и потому звезда Каназаваи потускнела. А светило его клана, который носит имя Омекан, сияет ярко и ровно. С ними могут соперничать только Минванаби. А в настоящее время оба этих клана объединились для ведения войны. Вот так обстоят дела.
Лори махнул рукой.
— Все хитросплетения нашей политики кажутся детскими забавами на фоне этой борьбы кланов и родов.
Касами весело засмеялся.
— Но то, о чем я вам рассказал, — вовсе не политика. В нашей стране политика является уделом партий.
— Партий?! — переспросил вконец опешивший Лори. — Так у вас есть еще и партии?
— Их несколько, — с улыбкой кивнул Касами. — Партии Синего Колеса, Золотого Цветка, Изумрудного Глаза, Прогресса, Войны и другие. Порой бывает так, что семьи одного и того же клана по разным соображениям вступают в противоборствующие партии. Иногда они ненадолго объединяются ради каких-то сиюминутных целей. Случается, что семья или целый клан поддерживают сразу несколько партий.
— Такое положение вещей представляется мне весьма шатким и ненадежным, — пробормотал Лори.
— Оно не меняется на протяжении двух тысяч лет! У нас есть даже поговорка: «В Высшем Совете даже братья становятся чужими друг другу». Запомните ее. Вам это может пригодиться.
Собравшись с духом, Паг задал вопрос, который уже давно занимал его мысли:
—Господин, а почему вы ни словом не обмолвились о Всемогущих?
Рука Касами, протиравшего спину лошади, внезапно замерла. Он внимательно взглянул на Пага и вернулся к прерванному занятию.
— Потому что они не имеют никакого отношения к тому, о чем я говорил вам. Всемогущие не вмешиваются в политику. Они не подчиняются законам и не принадлежат к родам и кланам. — Он снова обернулся к Пагу и спросил: — А почему тебя это интересует?
— Только потому, что Всемогущие, как мне показалось, пользуются в вашей стране большим почетом и уважением. Их даже побаиваются. А ведь один из них совсем недавно навещал ваше поместье. Вот я и надеялся, что вы расскажете, кто они такие.
— Их уважают и боятся, потому что им подвластны судьбы мира. На них возложена огромная ответственность. Они порывают все связи с мирской жизнью и со своими близкими. Редко кто из Всемогущих обзаводится женой и детьми. Те же, кто решается на это, поселяются отдельно от своих собратий-магов. И дети их, перестав нуждаться в материнском молоке, передаются на воспитание в те семьи, из которых произошли их отцы. Как видишь, жизнь Всемогущих нелегка и полна всякого рода лишений.
Паг внимательно взглянул в лицо своего господина. Ему показалось, что в голосе Касами прозвучали нотки сожаления и грусти. Словно прочитав его мысли, Касами продолжал:
— Всемогущий, который недавно нанес визит моему отцу, прежде был членом нашей семьи. Он доводился мне дядей. Нам нелегко видеться с ним, ведь мы не смеем проявить к нему родственные чувства. Наше общение с ним должно быть строго формальным. Уж лучше бы он вовсе не приезжал в наш дом! — Последние слова Касами произнес приглушенным голосом, перейдя почти на шепот.
— Но почему, господин? — спросил Лори.
—Потому что Хокану тяжело его видеть. Ведь прежде чем стать моим братом, он был сыном Всемогущего.
Касами похлопал коня по шее и в сопровождении Пага и Лори вышел из конюшни во двор. Бетель бежала впереди них, помахивая хвостом. Близилось время кормежки собак. Рамат кликнул ее, приоткрыв дверцу загородки, и собака помчалась к нему со всех ног.
Касами и Паг с Лори вернулись в свои комнаты. В ожидании удара гонга, которым рабов и слуг созывали к обеду, оба невольника растянулись на своих тюфяках. После разговора с молодым хозяином Паг пришел к выводу, что цурани в конечном итоге мало чем отличались от мидкемян. Это обрадовало и одновременно встревожило его.
Двумя неделями позже Паг столкнулся еще с одной проблемой. Кейтала всеми возможными способами давала ему понять, что недовольна его равнодушием к ней. Поначалу она старалась как можно чаще попадаться ему на глаза, то и дело заговаривала с ним, но, видя, что подобные уловки не приводят к желаемому результату, стала все чаще проявлять признаки досады и раздражения. Ситуация вконец обострилась однажды утром, когда Паг встретился с Кейталой во внешнем дворе, позади поварни.
Лори и Касами уже несколько дней были заняты изготовлением небольшой лютни. Старший сын Шиндзаваи с нетерпением ждал возможности послушать песни и баллады менестреля. Он внимательно следил за ожесточенными спорами, которые Лори целыми днями вел с резчиком по дереву в его тесной мастерской. Сначала менестреля не устраивал сорт древесины, из которой столяр намеревался делать лютню, затем он принялся критиковать его чертежи и инструменты и кончил тем, что выразил сомнение в пригодности жил нидра для изготовления звучных струн. Паг, находивший все это чрезвычайно скучным и утомительным, смог высидеть в столярке лишь несколько дней, а затем стал под разными предлогами покидать тесную мастерскую, чтобы побродить по двору или вернуться к себе. К тому же запах свежей древесины слишком живо напоминал ему все ужасы жизни в невольничьем лагере, который до сих пор то и дело виделся ему в ночных кошмарах.
В тот день он, улизнув из пропахшей смолой и стружками мастерской, пробрался во двор и растянулся на траве в тени поварни. Вдруг из-за угла приземистого строения вышла Кейтала. При виде нее у Пага, как всегда, перехватило дыхание. Девушка давно уже нравилась ему. Он считал ее очень красивой и милой. Но любая попытка беззаботно и непринужденно поговорить с ней заканчивалась для него неудачей. Оказавшись с ней наедине, он обыкновенно мямлил что-то невразумительное или же молчал и не решался взглянуть ей в глаза. Зачастую, чтобы не показаться ей вконец неучтивым невежей, он спешил ретироваться, ссылаясь на какое-либо срочное дело. Позднее ему в голову приходили остроумные замечания, шутки и комплименты, которые он обещал себе непременно высказать при следующей встрече с девушкой, но стоило ему в очередной раз увидеть ее, как все повторялось сначала: мысли у него в голове начинали путаться, язык словно прилипал к гортани, им овладевали смущение и страх, и он принужден был спасаться бегством. Увидев ее на этот раз, он молча кивнул ей и принужденно улыбнулся. Кейтала прошла мимо, но внезапно обернулась и с укором взглянула на него. Казалось, она вот-вот расплачется.