Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга
Шрифт:
Глаза Лазаруса округлились от удовольствия.
– А ты не огорчил горсточку адвокатов?
– Я успел огорчить стольких, – сухо ответил Айра, – что любой отправлявшийся на Счастливую транспорт, уносил туда и добровольных эмигрантов. Что же касается адвокатов – они огорчили меня настолько, что некоторые из них без всякого желания со своей стороны попали в число эмигрантов. – Исполняющий обязанности кисло усмехнулся. – Пришлось однажды даже сказать Верховному судье: "Ваша честь, мне пришлось отменить чересчур много ваших решений. Вы занимались казуистикой, неправильно толковали законы, игнорировали право справедливости с тех пор, как заняли это место. Ступайте домой.
Лазарус хихикнул.
– Надо было повесить. Ты знаешь, чем он занялся? Открыл лавочку на Счастливой и занимается политикой. Если его уже не линчевали.
– Это их проблема, а не моя, Лазарус, я никогда не казню человека за то, что он просто дурак. Но если он еще и несносен, я его высылаю. Если вам необходимо завещание, нет смысла потеть над новым. Вы просто продиктуете его со всеми условиями и пояснениями. Потом мы пропустим текст через семантический анализатор, пересказывающий все безукоризненным юридическим языком. Если оно удовлетворит вас, можете передать завещание в Верховный суд – если вы захотите, он сам придет к вам – и проведет апробацию. После этого завещание можно оспорить лишь по приказу нового исполняющего обязанности, что я считаю маловероятным, ибо попечители не допускают несолидных людей на это место. Надеюсь, у вас, Лазарус, будет для этого достаточно времени. Мне бы хотелось отыскать для вас нечто новое, способное вновь пробудить интерес к жизни.
– Хорошо, но не тяни. И не заговаривай мне зубы, как Шехерезада. Пусть мне доставят записывающее устройство – скажем, завтра утром.
Везерел хотел что-то сказать, но промолчал. Лазарус бросил на него пристальный взгляд.
– Наш разговор записывается?
– Да, Лазарус. Озвученное голоизображение всего, что здесь происходит. Но – прошу прощения, сэр! – все материалы попадут прямо ко мне на стол и не будут помещены в архив без моего одобрения. Во всяком случае, важные.
Лазарус пожал плечами.
– Забудем об этом, Айра, я уже много столетий назад понял, что в обществе, многолюдном настолько, что в нем заведены удостоверения личности, не может быть личной свободы. Соответствующий закон требует, чтобы микрофоны, объективы и прочее просто-напросто было трудно заметить. До сих пор я не задумывался об этом, поскольку прекрасно знал, что подслушивают повсюду. И теперь я не обращаю внимания на подобные пустяки, если только не приходится заниматься делами, приходящимися не по вкусу местным законникам. Тут я прибегаю к гибкой тактике.
– Лазарус, запись нетрудно стереть. Она предназначена лишь для того, чтобы я мог убедиться в том, что старейшему было оказано должное внимание – а отвечаю за это я сам.
– Я сказал – забудем. Однако меня удивляет твоя наивность. Человек, занимающий такой пост, не должен предполагать, что запись поступает только к нему. Могу поспорить – на любую сумму – что она доставляется как минимум одному, а то и двум или даже трем адресатам.
– Если вы правы, Лазарус, и я смогу установить это, Счастливая пополнится новыми колонистами, но сперва им придется провести несколько неприятных часов в Колизее.
– Айра, это неважно. Если кто-нибудь желает полюбоваться, как старик кряхтит на горшке или принимает ванну, – на здоровье. Ты сам способствуешь такому положению дел, считая, что засекреченная информация предназначена лишь для тебя одного. Службы безопасности всегда шпионят за боссами и ничего не могут поделать с собой – этот синдром неразлучен с их работой. Ты обедал? Если у тебя есть время, мне доставило бы удовольствие твое общество.
– Отобедать со старейшим для меня честь.
– Оставь это, приятель. Старость – не добродетель, она просто тянется долго. Я бы хотел, чтобы ты остался потому, что мне приятно общество. Эти двое мне не компания; я даже не уверен в том, что они люди. Может быть, это роботы. К тому же на них напялены водолазные костюмы и блестящие шлемы. Я предпочитаю видеть лицо собеседника.
– Лазарус, это снаряжение полностью изолирует их. Для того, чтобы предохранить вас – не их – от инфекции.
– Что? Айра, если меня комар укусит, он тут же сдохнет. Ладно, они-то в комбинезонах – почему же ты явился в цивильной одежде, прямо с улицы?
– Не совсем, Лазарус. Мне нужно было поговорить с вами с глазу на глаз. Поэтому меня два часа самым тщательным образом обследовали, от макушки до пяток простерилизовали – кожу, волосы, уши, ногти, зубы, нос, горло – даже заставили подышать газом, название которого я не знаю. Знаю только то, что он мне не понравился... Одежду мою простерилизовали еще более тщательно. Вместе вон с тем конвертом. Эта палата стерильна и поддерживается в таком состоянии.
– Айра, подобные предосторожности просто излишни. Или, может быть, мой иммунитет сознательно ослабили?
– Нет... или лучше сказать – не думаю. Для этого нет причин, поскольку все трансплантаты, конечно же, изготавливались из вашего собственного клона.
– Значит, это излишне. Если я ничего не подхватил в том клоповнике, почему я должен заразиться здесь? Я вообще ничего не подхватываю. Мне приходилось работать врачом во время эпидемий. Не удивляйся, медицина – одна из пятидесяти моих специальностей. Это было на Ормузде. Какой-то неведомый мор, заболевали все поголовно, двадцать восемь процентов умирало. Только у вашего покорного слуги не было даже насморка. Так что скажи им – нет, ты захочешь сделать это через директора клиники, ибо нарушение субординации нарушает моральный дух – впрочем, черта ли мне в нормальном функционировании организации, куда меня приволокли против моего желания. Скажи директору: если ему угодно, чтобы за мной ходили няньки, то пусть будут одеты, как няньки. Точнее – как люди. Айра, если ты хочешь, чтобы я обнаружил желание сотрудничать с тобой, начнем с того, что и ты проявишь намерение сотрудничать со мной. Иначе я голыми руками скручу им шлемы.
– Лазарус, я переговорю с директором.
– Хорошо, а теперь пообедаем. Но сперва выпьем – а если директор будет возражать, скажи ему, что тогда меня придется кормить силой и еще неизвестно, в чье горло затолкают эту трубку. Я не желаю, чтобы моими вкусами пренебрегали. А на этой планете не найдется настоящего виски? В прошлый раз, когда я здесь был, не нашлось.
– Здешнее виски лучше не пить, я предпочитаю местное бренди.
– Отлично. Мне бренди и содовой, лучшего не придумаешь. Бренди "Манхэттен", если кто-нибудь еще знает, что это такое.
– Я знаю, старинные напитки мне правятся, я кое-что узнал о них, когда изучал вашу жизнь.
– Отлично. Тогда закажи нам выпивку и обед, а я послушаю. Посмотрю, сколько слов удастся узнать. Кажется, память возвращается понемногу. Везерел заговорил с одним из техников, но Лазарус перебил его:
– Сладкого вермута на одну треть бокала, а не на половину.
– Так. Значит, вы меня поняли?
– В основном. Индоевропейские корни, упрощенные синтаксис и грамматика – я начинаю кое-что вспоминать. Черт побери, когда человеку приходится знать столько языков, сколько мне, нетрудно и ошибиться. Но все возвращается понемногу.