Достоинство
Шрифт:
— Тебе что, больше делать нечего, кроме как пялиться по сторонам?
— Да, сэр… мистер Кэтлет… нет, сэр, — испуганно пробормотала девушка.
Они подошли к двери графской спальни.
— Подожди здесь, — прошептал Кэтлет и, открыв дверь, шагнул в темноту. Шторы на окнах были задернуты, балдахин над кроватью опущен. Кэтлет решительно распахнул легкую, прозрачную ткань и громко кашлянул.
Граф, похоже, спал крепко, закинув руку за голову, его лицо было спокойно, на губах застыла мягкая улыбка.
Кэтлет еще раз кашлянул, когда же это не возымело никакого действия, он подошел к окну и раздвинул шторы. В спальню
— Какого черта… — пробормотал Тарквин и открыл глаза.
— Прошу прощения, ваша светлость, но у меня чрезвычайно срочное дело. — Кэтлет подошел к кровати и почтительно поклонился.
Тарквин приподнялся на локте и, щурясь от света, спросил:
— А почему меня будишь ты, а не камердинер?
— Я подумал, ваша светлость, что чем меньше людей будет посвящено в это дело, тем лучше.
Тарквин резко выпрямился, сон как рукой сняло. Он бросил взгляд на шкаф, скрывающий потайную дверцу. Джулиана! Когда он заходил к ней вечером, она еще не вернулась из гостей, но он не придал этому никакого значения — ужин мог затянуться. Он не волновался за нее, поскольку Джулиана выехала из дома в сопровождении достойнейшей и почтеннейшей леди Боуэн в его собственном экипаже.
— Говори.
— За дверью ждет кучер Джон, ваша светлость. Пусть он сам вам все расскажет, — с поклоном ответил Кэтлет.
— Позови его.
Дрожа всем телом и спотыкаясь на каждом шагу, кучер Джон подошел к кровати графа. Он сжимал в руках свою шляпу, а на его щеках появился лихорадочный румянец, когда он начал выкладывать графу, что произошло этой ночью с ним и с леди Эджкомб. Тарквин слушал молча и абсолютно бесстрастно, его лицо словно окаменело, на лбу залегла глубокая суровая складка.
Когда кучер закончил свой рассказ и замолчал, потупив взор, граф вскочил с кровати и сказал:
— Я разберусь с тобой позже. А сейчас убирайся.
Кучер беззвучно выскользнул за дверь. Кэтлет потянулся к шнурку колокольчика:
— Вам, наверное, понадобится камердинер, ваша светлость.
— Нет, — остановил его Тарквин. — Я прекрасно могу одеться сам. Пусть немедленно закладывают коляску. — С этими словами он бросился к шкафу и достал оттуда бриджи и чистую сорочку.
Кэтлет поклонился и вышел. Тарквин даже не заметил этого, погруженный в свои думы. Как он ни старался, но не мог придумать никакого логичного объяснения тому затруднительному положению, в котором оказалась Джулиана. Но, с другой стороны, как показывает опыт, ей вовсе не нужны какие-то особенные причины, чтобы влипнуть в историю. Тарквин был уверен, что Джордж Ридж здесь ни при чем — вряд ли он решится открыто бросить вызов графу после их недавнего разговора. Скорее это было похоже на месть Люсьена, но ему не под силу задумать и претворить в жизнь такой сложный, хитроумный план. Люсьен всегда действует, повинуясь внезапному внутреннему порыву — длительная и продуктивная умственная работа никогда еще ему не удавалась. Но что же тогда, черт побери, потянуло Джулиану среди ночи в Ковент-Гарден, несмотря на все его строгие запреты и предостережения, несмотря на ее собственный плачевный опыт?
Желание досадить ему? Глупая шалость? Отказ признать его правоту и стремление настоять на своем любой ценой? Нет, здесь что-то другое. Джулиане вовсе не свойственно ребячество… вспыльчивость, опрометчивость — да; но вместе с тем она на редкость взрослая для своих лет — вероятно, самостоятельность является результатом обделенного родительской любовью детства. Наверное, ее втянули в какое-нибудь безумное предприятие вроде поездки в Маршалси. Похоже, здесь не обошлось без влияния девиц госпожи Деннисон.
Распихивая по карманам пачки банкнот, Тарквин подумал, что не помешало бы оставить ее в Брайдвеле на несколько деньков. Пусть посидит там и подумает, что дружба с проститутками может привести и к более трагическим последствиям.
На самом деле Тарквин в гораздо большей степени испугался за Джулиану, чем злился на нее. От мысли, что ее могут оскорбить или испугать до смерти, его бросало в дрожь. Никогда прежде он не ощущал ее боль, ее страх, как свои собственные, — ему казалось, что Джулиана стала частью его самого. Чертовщина какая-то! Тарквин выскочил за дверь и бросился к лестнице.
— Доброе утро, Тарквин. Куда это ты собрался в такую рань? — через приоткрытую дверь библиотеки окликнул его, Квентин, когда граф пробегал через холл.
— Джулиана ухитрилась сделать так, что ее посадили в Брайдвел, — на ходу бросил граф. — Делать нечего, придется ее вызволять. Хотя, видит Бог, мне уже так надоели ее выходки, что я готов оставить ее там навсегда.
— Господи, как же это могло случиться? — изумленно пробормотал Квентин.
— Понятия не имею. Эта девчонка решила свести меня с ума. Клянусь, если удастся ее благополучно вернуть домой, я посажу ее на цепь!
— Я поеду с тобой.
— В этом нет необходимости. Я и один могу привезти ее.
— Конечно, — ответил Квентин, выходя вместе с братом на крыльцо. — Но тебе может понадобиться моральная поддержка. Кто знает, что тебя ожидает в Брайдвеле!
Тарквин бросил на него встревоженный взгляд, и с минуту братья молча смотрели друг на друга. Каждый знал, что тревога Квентина отнюдь не беспочвенна. Потом граф вскочил в коляску и взял в руки поводья. Квентин последовал за ним.
Квентин видел, что с Тарквином творится нечто странное. Он заглянул ему в лицо и не обнаружил в нем и намека на взволнованность. Но внешнее спокойствие скрывало под собой бурю противоречивых эмоций, которые раздирали душу Тарквина на части. В последнее время Квентин замечал, что нежная снисходительность, с которой Тарквин относился к Джулиане, стала перерастать в более глубокое и сильное чувство.
Тарквин погонял лошадей, стараясь не думать о Джулиане. Его воображение рисовало самые страшные картины, на какие было, способно. Ведь она такая прямолинейная, упрямая, несговорчивая, что с легкостью может вывести из себя тюремщиков. А они владеют жестокими, но безотказными методами, позволяющими сломить гордый человеческий дух.
Глава 25
Джулиана получила грубый толчок в спину и, споткнувшись о порог, упала на пол длинной и узкой камеры. Тяжелая железная дверь с грохотом захлопнулась за ней. Всего пару минут назад телега, на которой их везли, въехала в маленький зловонный внутренний дворик тюрьмы. Служители помогли девушкам спуститься на землю и потащили в низкую, грязную хибару. Розамунд запуталась в оборванном подоле и, не удержавшись на ногах, упала на колени. Один из тюремщиков хладнокровно ударил ее и, осыпая проклятиями, заставил подняться. Розамунд горько зарыдала и, размазывая слезы по лицу, поплелась дальше.