Достойный жених. Книга 1
Шрифт:
Поскольку Бхаскару было девять, а Апарне втрое меньше, у них было мало общих тем для разговора. Потому оба выбрали себе для общения наиболее приятного им взрослого. Апарна, которую светские родители воспитывали, попеременно то снисходя, то раздражаясь, нашла утешение в ровной и несомненной привязанности Латы. В компании Латы она вела себя вполне даже сносно. Бхаскар и Варун тоже отлично поладили, поскольку Бхаскару удалось увлечь Варуна – они обсуждали математику с особым уклоном в гоночные коэффициенты.
Они видели слона, верблюда, страуса эму, обыкновенную летучую мышь, коричневого пеликана, рыжую лисицу и всевозможных крупных кошек. Они даже увидели кота поменьше, леопардового окраса, нервно расхаживающего по полу клетки. Но самым интересным был экзотариум. Оба ребенка горели желанием увидеть змеиную яму, полную довольно медлительных питонов, и витрины со смертоносными гадюками, крайтами и кобрами. И конечно, холодных ребристых крокодилов, на чьи спины некоторые школьники и гости из деревни бросали монеты, пока другие посетители, наклонившись через перила слишком близко к белым разинутым зубастым пастям, вздрагивали и визжали. К счастью, зловещее было по душе Варуну, и он повел детей внутрь.
Лата и Малати заходить отказались.
– Я ведь студентка-медик и уже достаточно жути повидала, – сказала Малати.
– Прошу тебя, не дразни Варуна, – чуть погодя сказала ей Лата.
– О, я его не дразнила, – сказала Малати. – Я просто слушаю его внимательно. Ему же лучше… – засмеялась она.
– Мм… ты его нервируешь.
– Ты очень заботишься о своем старшем братце.
– Он не… а, да… мой младший старший братец. Что ж, поскольку у меня нет младшего брата, я, видимо, поручила ему эту роль. А если серьезно, Малати, я за него переживаю. И мама тоже. Мы понятия не имеем, что он собирается делать, когда через несколько месяцев закончит обучение. Он ничем особенно не увлечен. И Арун вечно запугивает его и издевается. Я бы очень хотела, чтобы какая-нибудь девушка взяла его под свое крыло.
– А я не подхожу? Стоит признать, в нем есть какое-то скромное обаяние. Хе-хе! – изобразила она смех Варуна.
– Не шути, Малати. Не знаю, как Варун, а вот мама была бы в ярости, – сказала Лата.
Чистая правда. Даже если не принимать во внимание, что подобное невозможно чисто географически, трудно даже вообразить в какой ужас привела бы госпожу Рупу Меру одна мысль об этом. Малати Триведи, помимо того, что она была одной из горстки девушек-студенток среди почти пятисот юношей в Медицинском колледже принца Уэльского, была известна своими свободными взглядами, участием в акциях Социалистической партии и своими амурными делами – хотя, стоит заметить, не с кем-то из этих пятисот юношей, которых она по большей части презирала.
– А по-моему, твоей маме я очень даже нравлюсь, – сказала Малати.
– Это к делу не относится, – сказала Лата. – И если честно, это меня страшно удивляет. Обычно она обо всех судит очень предвзято. На ее месте я бы решила, что ты плохо на меня влияешь.
Однако это было не так. Даже с точки зрения госпожи Рупы Меры. Малати, несомненно, помогла Лате обрести больше уверенности в себе с тех пор, как она, едва оперившись, выпорхнула из гнезда святой Софии. И Малати успешно увлекла Лату индийской классической музыкой, которую, в отличие от газелей, госпожа Рупа Мера вполне одобряла. А соседками по комнате девушки стали, потому что у государственного медицинского колледжа (обычно его называли просто «Принцем Уэльским») не было условий для размещения небольшого количества девушек, и колледж договорился с университетом Брахмпура, чтобы их поселили в университетском общежитии.
Малати была очаровательна, одевалась скромно, но со вкусом и могла поддержать разговор с госпожой Рупой Мерой обо всем, начиная с религиозных постов и заканчивая кулинарией и генеалогией (ее собственных прозападных детей эти темы не интересовали вовсе). Кроме того, Малати была белокожей, что являлось огромным плюсом в подсознательных калькуляциях госпожи Рупы Меры. Госпожа Рупа Мера также подозревала, что в жилах Малати Триведи, обладающей опасно привлекательными зеленоватыми глазами, течет кровь кашмирцев или синдхов [52] . Впрочем, ничего подобного она до сих пор не обнаружила.
52
Кашмирцы (кашмири) – основное население союзной территории Джамму и Кашмир в Индии, живут в основном в Кашмирской долине, вдоль реки Джелам; кроме того, некоторая часть кашмирцев покинула этот регион и проживает в настоящее время в Пакистане. Изначально кашмирцы были индуистами и буддистами. Синдхи – народ, проживающий в основном в исторической области Синд в Пакистане, а также в Индии; имеют собственный язык – синдхи, большинство исповедует ислам суннитского толка, но также зороастризм, индуизм, сикхизм и христианство. Индийские синдхи в основном исповедуют индуизм.
А еще, хотя они нечасто говорили об этом, Лату и Малати сближала потеря. Обе рано остались без отцов.
Малати потеряла обожаемого отца, хирурга из Акры, когда ей было всего восемь лет. Он был успешным, красивым человеком с широким кругом знакомых. Где он только не работал – некоторое время он был прикомандирован к армии и уехал в Афганистан, преподавал в медицинском колледже Лакхнау, а кроме того, занимался частной практикой. На момент смерти, пусть его и нельзя было назвать экономным человеком, он обладал приличным состоянием. В основном в виде недвижимости. Каждые пять лет он полностью снимался с места и переезжал в новый город штата – в Меерут, в Барейли, в Лакхнау, в Агру. Куда бы он ни приехал, он строил новый дом, но и от старых не избавлялся. Когда он умер, мать Малати впала в депрессию, казавшуюся необратимой, и в таком состоянии провела два года.
Затем ей удалось взять себя в руки. У нее была большая семья, о которой нужно было заботиться. Матери Малати волей-неволей пришлось думать о вещах с практической точки зрения. Она была очень простодушной идеалисткой, честной женщиной, и ее больше заботило то, что правильно, чем то, что принято, удобно или выгодно с финансовой точки зрения. И именно в таком ключе она была намерена воспитать свою семью.
И какую семью! Почти все – девочки. Старшая – сущий сорванец шестнадцати лет, когда умер отец, – теперь была уже замужем за сыном деревенского помещика. Она жила милях в двадцати от Агры, в огромном доме с двадцатью слугами, садами личи [53] и бесконечными полями, но даже после замужества навещала сестер в Агре, приезжая на несколько месяцев. Вслед за старшей сестрой родилось еще двое сыновей, но оба они умерли в детстве, в возрасте пяти и трех лет.
53
Личи китайское – плодовое дерево семейства сапиндовых, известное также как личи, лиджи, китайская слива.
После мальчиков на свет появилась Малати, которая была на восемь лет младше своей сестры. Она тоже росла как мальчишка, хоть и ни в коем случае не была сорванцом. Причин тому было несколько, и все связаны с ее младенчеством: пронзительный взгляд ее необыкновенных глаз, ее мальчишеская внешность, тот факт, что мальчишеская одежда была под рукой и та печаль, которую испытали ее родители после смерти двоих сыновей. Следом за Малати одна за другой появились еще три девочки, затем снова мальчик, а потом отец умер.
Поэтому Малати почти всегда воспитывалась среди женщин. Ее младший брат рос словно младшая сестра. Он был слишком мал, чтобы воспитываться как-то иначе. (Некоторое время спустя, должно быть от недоумения, он последовал за братьями.) Девочек окружала атмосфера, в которой мужчины стали рассматриваться как угроза и эксплуататоры. Многие мужчины, с которыми пришлось общаться Малати, именно такими и оказались в итоге. Никто не смел посягнуть на память отца. Малати была полна решимости стать таким же врачом, как он, никогда не позволявшим своим инструментам пылиться на полке. Однажды она тоже возьмет их в руки.