Достойный жених. Книга 2
Шрифт:
В перерыве наваб-сахиб подошел поговорить к Махешу Капуру. Узнав, что друг не собирается проводить в зале суда весь день, он пригласил его на обед к себе домой, и Махеш Капур согласился. Фироз тоже решил перекинуться парой слов с другом отца – и отцом друга, – прежде чем вернуться к своим кодексам и сборникам. Еще никогда в жизни он не принимал участия в столь важном судебном процессе и потому сутками напролет просиживал над своей толикой законов и прецедентов, которые могли пригодиться
Наваб-сахиб с любовью и гордостью взглянул на сына и сказал ему, что собирается отдохнуть.
– Абба, но ведь Г. Н. Баннерджи сегодня начнет разбор четырнадцатой статьи…
– Напомнишь, о чем она?
Фироз улыбнулся, но избавил отца от лекции по четырнадцатой статье Конституции.
– Завтра-то придешь? – спросил он.
– Да-да, скорей всего. И я обязательно приду, когда они доберутся до твоей части, – ответил наваб-сахиб, оглаживая бороду и благожелательно поглядывая на сына.
– Это и твоя часть, абба, – речь пойдет о землях, пожалованных землевладельцам Короной.
– Да. – Наваб-сахиб вздохнул. – Как бы то ни было, и я, и человек, вознамерившийся отнять у меня эти земли, устали от вашей блестящей зауми и хотим пообедать. Но скажи мне, Фироз, почему суды вообще работают в это время года? Жара стоит невыносимая! Разве Высокий суд Патны не закрывается на май и июнь?
– Наверное, мы берем пример с Калькутты, – ответил Фироз. – Не спрашивай почему. Ладно, абба, я пошел.
Два давних друга вышли в коридор, где их тут же обдало волной жаркого воздуха с улицы, а оттуда спустились к машине наваба-сахиба. Махеш Капур велел своему водителю ехать за ними. По дороге оба тщательно избегали разговора о судебном процессе и его последствиях – а жаль, ведь интересно было бы послушать, что они скажут. Махеш Капур, впрочем, не удержался и заметил:
– Сообщи, когда будет выступать Фироз. Я приду его послушать.
– Хорошо. Спасибо за дружескую поддержку. – Наваб-сахиб улыбнулся. Вообще-то, в его словах не было иронии, но со стороны могло показаться иначе.
Друг поспешил его успокоить:
– Ну что ты, он ведь мне как родной племянник!
Помолчав немного, Махеш Капур добавил:
– А разве выступать должен не Карлекар?
– Да, но у него тяжело заболел брат; возможно, ему придется уехать в Бомбей. В таком случае вместо него назначат Фироза.
– Ясно.
Наступила тишина.
– Что нового у Мана? – наконец спросил наваб-сахиб, когда они вышли из машины. – Давай поедим в библиотеке, там нас никто не побеспокоит.
Махеш Капур помрачнел:
– Если я знаю своего сына, то он до сих пор сохнет по этой несчастной женщине. Ох, как я жалею, что пригласил ее тогда в Прем-Нивасе на Холи! В тот вечер он в нее и влюбился.
Навабу-сахибу услышанное явно не понравилось: он весь напрягся, но промолчал.
– Ты за своим сыном тоже присматривай, – со смешком добавил Махеш Капур. – Я про Фироза.
Наваб-сахиб лишь молча взглянул на друга. Лицо его побелело.
– Что с тобой?
– Все хорошо, все хорошо, Капур-сахиб. Что ты там говорил про Фироза?
– Он тоже зачастил в тот дом, я слышал. Конечно, вреда не будет, если это какой-нибудь пустяк, а не одержимость…
– Нет! – В голосе наваба-сахиба послышалась такая резкая безотчетная боль, почти ужас, что Махеш Капур даже растерялся. Он знал, что его друг недавно ударился в религию, но пуританских взглядов от него не ожидал.
Он решил переменить тему и заговорил о паре новых законопроектов, о том, что со дня на день должны определить точные границы избирательных округов и о бесконечных проблемах в партии Конгресс – как на уровне штата (между ним и Агарвалом), так и в центральном штабе (между Неру и правым крылом).
– Увы, даже я больше не считаю эту партию своим домом, – сказал министр по налогам и сборам. – Недавно ко мне приходил старый учитель – борец за свободу – и сказал… В общем, заставил меня задуматься кое о чем. Вероятно, мне лучше уйти из Конгресса. Если удастся уговорить Неру покинуть партию и к следующим выборам создать новую, он имеет все шансы на победу. Лично я готов за ним пойти, и многие другие тоже.
Однако даже это серьезное и неожиданное заявление не нашло отклика у наваба-сахиба. За обедом он был отрешен и не то что не разговаривал – даже ел с большим трудом.
Два вечера спустя все адвокаты заминдаров и пара их клиентов собрались в гостиничном номере Г. Н. Баннерджи. Такие совещания он устраивал каждый вечер, с шести до восьми, дабы подготовиться к завтрашнему слушанию. Сегодня, однако, он преследовал сразу две цели. Во-первых, адвокаты должны были помочь ему подготовить утреннее выступление, на котором Г. Н. Баннерджи собирался завершить свою вступительную речь. Во-вторых, они и сами хотели получить от него советы и рекомендации касательно того, как им лучше обосновать свои позиции днем, когда каждый из них по очереди будет отстаивать интересы своих клиентов. Г. Н. Баннерджи охотно согласился им помочь, но куда важнее ему было ровно в восемь вечера выпроводить всех за дверь, дабы провести вечер в привычной и приятной обстановке с женщиной, которую младшие коллеги называли его зазнобой, – некоей госпожой Чакраварти, устроившейся с большим комфортом (на деньги его многочисленных клиентов, разумеется) в фешенебельном вагоне-люкс поезда, стоявшего на запасном пути Брахмпурского вокзала.
Все прибыли ровно в шесть вечера. Местные адвокаты – и старшие, и младшие – принесли с собой своды законов и сборники судебных решений, а официант принес чай. Г. Н. Баннерджи пожаловался на гостиничные вентиляторы и на чай. Ему не терпелось скорее пропустить стаканчик скотча (а лучше три).
– Господин Баннерджи, я хотел вам сказать, как замечательно вы сегодня днем высказались насчет публичных интересов, – заговорил местный именитый адвокат.
Великий Г. Н. Баннерджи улыбнулся: