Досужие размышления досужего человека
Шрифт:
Внезапно пони встал как вкопанный. Меня оторвало от козел и швырнуло на дно повозки, а сиденье приземлилось сверху. Я видел только клочок неба и голову пони, когда тому пришла охота взвиться на дыбы. Однако, судя по замечанию возницы дилижанса, и ему пришлось туго.
— Убери с дороги этот чертов цирк! — проорал он. Будь у него хоть капля мозгов, он понял бы, что я совершенно беспомощен.
Я слышал, как забеспокоились лошади, запряженные в дилижанс. Лошадки, они такие: начнет дурить одна — остальных не удержишь.
— А
Тут со старушкой пассажиркой приключилась истерика, и она захохотала как гиена. Испуганный пони рванул вперед. Следующие четыре мили, насколько я мог судить по проплывающим облакам, мы неслись галопом. Затем пони пришла охота перелететь через ограду, и, сообразив, что повозка только мешает, он принялся лягать ее задними ногами и остыл только тогда, когда от повозки осталась половина колеса и грязевой щиток, после чего ускакал восвояси. Я остался посреди горы щепок, счастливый, что наконец-то могу перевести дыхание.
Пони вернулся домой к вечеру, а через неделю я продал его за пять фунтов. Еще десять ушли на ремонт и лечение.
Местные до сих пор надо мной подшучивают, а члены деревенского общества трезвости не дают проходу. Вот и прислушивайтесь после этого к чужим советам!
Я от души посочувствовал моему случайному знакомцу. Я и сам не раз страдал от вредных советов. У меня есть приятель в Сити, который неустанно печется о моем богатстве. Обычно, остановив меня на Треднидл-стрит, он радостно восклицает:
— Ты-то мне и нужен! У меня для тебя отличная новость. Мы тут учреждаем один маленький синдикатик.
Сколько я его знаю, он вечно занят учреждением финансовых синдикатов. Вкладываешь сотню — получаешь тысячу. Если бы я вступал во все его синдикаты, то к настоящему времени стал бы счастливым обладателем состояния в два с половиной миллиона фунтов. Однако я в них не вступаю. Впрочем, однажды, во времена моей юности, я поддался на уговоры. В том синдикате я состою и поныне, а мой приятель по-прежнему уверен, что когда-нибудь вложения окупятся сторицей. Тем не менее я готов сию же минуту расстаться со своей долей, уступив ее с приличной скидкой любому страждущему.
Другой мой приятель знаком с одним господином — большим специалистом в бегах. Перед забегом он буквально нарасхват, однако после финиша его популярность резко идет на убыль.
Мой третий благодетель помешан на диетах. Приносит он однажды какой-то пакетик и вкладывает его мне в ладонь с таким видом, словно принес исцеление от всех болезней.
— Что это?
— Открой и посмотри, — отвечает он с театральной многозначительностью.
Я послушно открываю пакет, но яснее не становится.
— Это чай, — объясняет приятель.
— Неужели? А я решил, что табак.
— Ну, это такой особый сорт чая. Выпьешь чашку — всего одну чашку — и не захочешь больше слышать о других
Так и есть, мне хватает чашки. После нее я чувствую, что до конца моих дней не захочу больше слышать о чае. Единственное, чего жаждет мой организм, — быстрой и безболезненной кончины, и чем скорее, тем лучше.
На следующей неделе приятель звонит мне сам.
— Помнишь чай, который я принес? — спрашивает он.
— Забудешь тут! Во рту до сих пор его вкус.
— Тебя это беспокоит?
— Поначалу раздражало, не скрою, но ко всему привыкаешь.
Некоторое время в трубке тихо.
— Прости, — вздыхает он, — это был табак, особый сорт, мне его прислали из Индии.
— Боюсь, он не слишком хорош на вкус.
— Это я виноват. Должно быть, перепутал пакетики.
— Бывает. По крайней мере меня тебе больше не облапошить.
Все мы горазды советовать своим ближним. Когда-то я имел честь служить у одного старого джентльмена, который зарабатывал на жизнь юридическими советами и, как многие, знающие предмет не понаслышке, суды недолюбливал. Однажды я слышал, как он отговаривал клиента от тяжбы:
— Мой добрый сэр, если налетчик остановит меня на улице и потребует, чтобы я отдал ему кошелек и часы, мне придется ему отказать. Если он пригрозит мне расправой, я сумею за себя постоять. Но если негодяй заявит, что готов отнять их по суду, я выгребу из карманов все ценное и буду умолять его принять деньги и вещи в дар. И поверьте, уйду довольный, считая, что легко отделался.
В то же время сам он судился с соседом из-за дохлого попугая, не стоившего и шестипенсовика, и с легкостью расстался с сотней фунтов, в которую обошлись издержки.
— Да, я признаю, что вел себя как последний болван! — даже не думал отпираться достойный джентльмен. — У меня нет доказательств, что виноват его кот, но после того, как сосед обозвал меня старым крючкотвором, что мне оставалось?
Все, кому не лень, знают, как выглядит идеальный пудинг. Однако готовить его — не наша забота, наше дело — критиковать кухарку. Все вокруг только и делают, что критикуют. У меня есть соображения относительно тебя, читатель. Наверняка и тебе есть что сказать обо мне. Нет-нет, меня твое мнение не интересует, предпочитаю, чтобы обо мне судачили за глаза.
Мне не раз приходилось читать лекции в аудиториях, устроенных так, что лектору приходится выходить из зала вместе с толпой слушателей. И каждый раз я боялся услышать впереди шепот: «Тише, он идет за нами». Какую благодарность испытывал я к этому застенчивому читателю!
Однажды я пил кофе в «Богемском клубе» с одним романистом, широкоплечим спортивного сложения мужчиной. К нам подошел член клуба и обратился к моему собеседнику:
— Я только что дочитал вашу последнюю книгу и готов изложить вам свое непредвзятое мнение…