Досужие размышления досужего человека
Шрифт:
Мы в свойственной нам высокомерной манере называем их нецивилизованными людьми, но они еще молоды. Российская история насчитывает всего-то каких-нибудь три сотни лет. Я склонен думать, что они нас переживут. Их энергия, их интеллект (когда они вдруг проявляются) просто чудовищны. Я знавал русского, выучившего китайский язык за полгода. Английский! Они учат его, пока ты с ними разговариваешь. Дети играют в шахматы и играют на скрипке просто ради собственного удовольствия.
Мир будет рад России — когда она приведет свой дом в порядок.
Перевод И. ЗыринойКак быть счастливым, несмотря на размеры?
Людям, страдающим
Согласно этому доводу, самыми счастливыми из смертных должны быть рыбы: водная поверхность насчитывает (так утверждает мой атлас, сам я не мерил) сто сорок четыре миллиона квадратных миль. Но может быть, моря и океаны тоже разделены, просто мы об этом не знаем? И сардинка, живущая рядом с побережьем Британии, печальна и недовольна, потому что норвежская сардинка является гордой жительницей более крупного моря. Вероятно, поэтому она покинула побережье Британии. Стыдясь своего британского подданства, она эмигрировала в Норвегию, там натурализовалась и снова прекрасно себя чувствует.
Счастливый лондонец в туманный день может согреваться мыслями о том, что солнце над Британской империей не заходит никогда. Он не часто видит солнце, но это уже детали. Лондонец считает себя владельцем солнца; солнце начинает свой день в Британской империи и заканчивает свой день в Британской империи: по всем признакам солнце является частью Британской империи. Глупые люди в других странах сидят и греются под ним, но это всего лишь их невежество. Они не знают, что оно — собственность Британии; если б знали, сразу бы замерзли.
Согласен, у меня весьма еретические взгляды на этот предмет. В моей непатриотической голове не укладывается мысль о том, что размер — это единственное, о чем стоит беспокоиться.
В Англии, когда я рискую высказать вслух свои устаревшие взгляды, меня называют ничтожным англичанином. Сначала это меня тревожило: мне казалось, что я превращаюсь в тень. Но теперь я уже привык. Думаю, куда бы я ни поехал, везде будет одно и то же. В Нью-Йорке я бы стал ничтожным американцем, в Константинополе — ничтожным турком. Но я хотел поговорить о Голландии. Отпуск в Голландии помогает умерить непомерные имперские замашки.
В Голландии нет бедных. Может, они и несчастливый народ, раз уж знают, в какой крошечной стране живут, но если и так, они это успешно скрывают. По всей видимости, голландский крестьянин, покуривающий свою громадную трубку, такой же человек, как уличный торговец в Уайтчепеле или попрошайка на парижском бульваре. Однажды в Голландии я видел нищего — в городишке под названием Энкхузен. Толпы людей спешили со всех сторон, чтобы поглазеть на него; сначала казалось, что он просто заключил с кем-то пари. Оказалось, что это португалец. Ему предложили работу в доках (до тех пор, пока не подвернется что-нибудь получше) с жалованьем, равным десяти английским шиллингам в день. На обратном пути я справился о нем, и мне сказали, что он одолжил пару флоринов у десятника и уехал вечерним поездом. Эта страна не для бездельников.
В Голландии легко найти работу, и это лишает процесс поисков всякого очарования. Голландский фермер живет в кирпичном доме на шесть комнат, обычно принадлежащем ему, владеет примерно акром земли и ест мясо всего раз в день. Остальное время он питается яйцами, цыплятами, сыром и пивом. Но его редко можно увидеть недовольным. Жена и дочь по воскресеньям надевают золотые и серебряные украшения стоимостью от пятидесяти до ста фунтов, а в доме у него обычно столько делфтского фаянса и оловянной посуды, что можно открыть где-нибудь за пределами Голландии небольшой музей. По праздникам, коих в Голландии очень много, обычная голландская vrouw [34] выглядит так чудесно, что хочется сбежать с ней на край света. Голландская крестьянская девушка не нуждается в еженедельных иллюстрированных журналах, сообщающих ей, что значит модно одеваться; она видит это на портретах своей матери, или бабушки, или прабабушки, висящих над сверкающей каминной полкой.
34
Vrouw (голл.) — женщина, жена.
Когда голландка шьет платье, она шьет его на века — оно переходит от матери к дочери, но материал на него берется отменный. Одна моя знакомая дама решила, что голландский национальный костюм прекрасно подойдет ей на бал-маскарад, и хотела купить его, но отказалась от этой идеи, узнав, во что он ей обойдется. Девушка-голландка в воскресном наряде стоит не меньше пятидесяти фунтов, и это не считая украшений. В некоторых провинциях она надевает плотный шлем, сделанный из чистого серебра или чистого золота. Голландский кавалер, прежде чем дать о себе знать, привстает на цыпочки за спиной у возлюбленной и смотрится в ее головной убор, чтобы убедиться, что шляпа сидит ровно, а завиток на лбу находится там, где ему положено быть.
В большинстве остальных европейских стран национальный костюм вымирает. Магазины дешевого готового платья год за годом расширяют свою отвратительную торговлю. Но страна Рубенса и Рембрандта, Тенирса и Герарда Доу остается верной искусству. Художественные открытки не преувеличивают. Мужчины в этих изумительных мешковатых штанах до колен, из карманов которых иной раз торчат куриные головы; в ярких рубашках, шерстяных чулках, покуривающие большие трубки; женщины в разноцветных юбках, жилетах с великолепной вышивкой, ослепительно белых манишках, с ореолом кудряшек, отливающих золотом и серебром, — они созданы не воображением художника. Их тысячами можно встретить в праздничные дни, они степенно идут рука об руку или кокетничают со сдержанной голландской флегматичностью.
В холодные дни женщины надевают разноцветные накидки из превосходного крученого шелка, из-под обильных складок которых иной раз можно услышать негромкий плач, а иногда выглядывает маленькая головенка в капюшоне, с необычной задумчивостью рассматривает игрушечный мир снаружи и снова ныряет в свое убежище. Что до детей (женщин в миниатюре, и единственная разница в одежде — это нарядный передник), то о них можно сказать только одно — они похожи на голландских кукол. Но таких пухленьких, довольных, веселых куколок! Ты вспоминаешь кукол с бледными лицами и запавшими глазами, которыми кишат великие, большие, а значит, счастливые страны, и желаешь, чтобы для наших государственных деятелей и для наших талантливых редакторов меньше значения имело простое количество земли, а вот счастье и благополучие простых человеческих единиц чуть больше занимало их мысли.