Доверься мне
Шрифт:
Картер подхватывает Аланну на руки, его вопросительный взгляд скользит по мне, затем возвращается к репортерам. Я пожимаю плечами. Джереми будет рад, если Аланну покажут по телевизору.
— А это кто, Картер? — спрашивает один из репортеров.
— Это моя подруга Аланна.
— Я тоже играю в хоккей, знаете ли, — говорит она им. — Это не только мальчишеский спорт. И я действительно хороша. Я быстрая. Супербыстрая. Мама говорит, что я как молния.
Все взгляды скользят в мою сторону, пока кто-то не спрашивает: — Это правда? А за какую команду ты играешь?
Аланна гордо улыбается, откидывая плечи
— Я играю за «Лавину». Мы — синяя команда. И я центровая, как Картер.
— Точно! И тебе весело проводить время с Картером?
Она кивает головой.
— Прошлой ночью мы с Джемми ночевали у Картера. У нас была пицца и пирожные «Орео», потому что мы с Картером оба любим «Орео», и мы смотрели мультики, а потом Картер уложил меня в кровать, а сегодня утром я показала ему, как переодеть вонючую задницу моего братика, а потом мы позанимались в спортзале, и он взял меня кататься на коньках, — она глубоко вдыхает и выдыхает. — Картер — самый лучший на свете.
О, мой брат разозлится на последнее.
— Правда? — репортер не может сдержать своего удивления. Она смотрит в мою сторону, как и все остальные. — А что ты думаешь о том, что Картер встречается с твоей…
Я сопротивляюсь непреодолимому желанию закатить глаза. Они ходят вокруг да около, пытаясь выяснить: являюсь ли я матерью-одиночкой с двумя детьми.
Аланна все равно не дает ей шанса закончить вопрос. Она обнимает Картера за шею и прижимается щекой к его щеке.
— Я надеюсь, что они поженятся, и я буду девочкой с цветами, и у них будет много-много детей.
Вот дерьмо.
ГЛАВА 42
СТАНЬ МАМОЙ ДЛЯ МОЕЙ СОБАКИ
— Чем могу помочь, угрюмый ворчун?
Картер скрещивает руки на груди, хмуро поглядывая на меня с другого конца комнаты. Он расслабляется на своем крутом массажном кресле. Вообще, он выглядит довольно угрюмым, отсюда и прозвище.
— Я не угрюмый ворчун.
— Ты ведешь себя как угрюмый ворчун.
— Неудивительно, что я ворчу! — он взмахивает рукой. — Каждый раз, когда мы здесь, ты бросаешь меня ради этих двоих. Так что, если хочешь помочь мне, тащи сюда свою сладкую задницу и садись ко мне на колени.
— Делиться — значит заботиться, Картер, — бормочет Хэнк рядом со мной, его рука нежно прижимается к моей, в то время как свободной рукой я чешу Дублина на моих коленях. — К тому же, я не видел вас двоих с тех пор, как вы вернулись с ваших развлечений на весенних каникулах, — хихикает он. — Ну, я никогда не видел вас, но вы понимаете, о чем я.
— Черт… — Картер проводит рукой по лицу. — Ты единственный слепой человек, который шутит над своей слепотой.
— Я думаю, что я единственный слепой, которого ты знаешь, и точка. И если я не могу немного посмеяться над собой, в чем тогда смысл жизни? — Хэнк
— Ты встретил Ирландию в четырнадцать, начал встречаться с ней в пятнадцать, женился на ней в восемнадцать и никогда не был с другой женщиной, — Картер похлопывает себя по коленям и играет бровями, пытаясь заманить меня туда. Он закатывает глаза, когда я не отвечаю. — Я бы не назвал тебя дамским угодником.
— Похоже, ты ревнуешь, — удивительно, что эти двое не родственники, потому что Хэнк сейчас звучит так же самодовольно, как Картер. — Почему бы тебе не перестать жаловаться и не пересесть к Олли с другой стороны?
— Потому что там твоя чертова деловая собака!
Дублин поднимает голову и смотрит на Картера одним из своих очаровательных взглядов, когда он наклоняет голову, и его шоколадные глаза грустят, а уши мило свисают.
Картер вздыхает.
— Да, да. Ты милый, все тебя любят, мы это знаем, Дубс.
Я, смеясь, пододвигаю Дублина ближе к себе, и освобождаю на диване место, похлопываю его рукой.
— Иди сюда, ты, большой ребенок.
Картер вскакивает на ноги и несется на освободившееся место. Мы вместе три месяца, а этот человек все еще ненавидит, когда между нами появляется хотя бы немного расстояния. Не то, чтобы я против. Его язык любви — физическая близость, и я люблю делиться ею с ней, поэтому наши пальцы обвиваются вокруг друг друга, как только он садится рядом с собакой. Его губы касаются моего плеча, он шепчет «Я люблю тебя», оставляя на моей коже поцелуй.
— Кстати, о детях…
Я напрягаюсь от слов Хэнка. Прошло уже больше месяца с тех пор, как после хоккейного матча Картера Аланна обрушила на репортеров бомбу о браке и детях. И хотя мы вроде как не обсуждаем эту тему напрямую, Картер стал ходить по дому и называть себя дилфом при каждом удобном случае. Я даже поймала его на том, что он пытается изменить свой контакт в моем телефоне с «Самый сексуальный мужчина в мире» на «Самый сексуальный дилф в мире». Я постоянно напоминаю себе, что думать о свадьбе и детях еще слишком рано. Я хочу жить настоящим, наслаждаться каждым мгновением, узнавать друг друга глубже, а не думать о будущем.
И все же, Хэнк заканчивает свое предложение совсем не так, как я ожидаю.
— Когда ты собираешься завести собаку?
Я смотрю на Картера, одна рука которого зарыта в шерсть Дублина, грустный взгляд устремлен на собаку, в то время как его свободная рука поглаживает меня по спине.
— Ты хочешь собаку?
Он кивает.
— У нас в детстве был Макс. Он умер, когда мне было пятнадцать. Родители не разрешили нам завести еще одну, из-за того, что мои тренировки по хоккею и танцы Дженни стали очень частыми. Мы почти не бывали дома. Они говорили, что это нечестно по отношению к собаке, — его губы трогает кривая улыбка, он отводит одно из шелковистых золотистых ушей Дублина. — Я был так зол на своих родителей. Тогда я этого не понимал, но сейчас я осознаю, что они были правы. Было бы несправедливо передавать его родственникам, чтобы они постоянно присматривали за ним. Это было бы нечестно.