Доверьтесь мне. Я – доктор
Шрифт:
Руби тоже провела большую часть дня в постели и поклялась не вставать, пока у нее не появятся пролежни. Как можно было так устать всего за три дня работы в больнице? Уму непостижимо!
Есть один звук, которого боится каждый начинающий врач. И это не детский плач из отделения скорой помощи, не вопли разбушевавшегося пьянчуги и даже не рявканье консультанта на обходе. Это короткий, пронзительный, леденящий душу сигнал пейджера. Метко прозванный «бипером», он, кажется, только тем и занят, что пищит с утра до вечера и с вечера до утра – живой символ ужаса перед неизвестностью, знакомый каждому молодому врачу. Ты робко
Сегодня рано утром я безо всякого удовольствия осознал, что, хоть и живу от больницы на некотором удалении, мой пейджер продолжает ловить сигнал диспетчерской. В четыре часа меня разбудил пронзительный писк, после чего скрипучий компьютерный голос принялся повторять: «Остановка сердца, остановка сердца». Я бросился рыться в своей сумке, карманах куртки и брюк, пытаясь его отыскать, но безуспешно. Дальше помню только, как очнулся несколько часов спустя, скорчившись в позе эмбриона и прижимая пейджер к животу; он тем временем продолжал пищать, сообщая мне о пропущенном вызове. Позднее выяснилось, что пейджер Руби сработал тоже. А я уж подумал, что это только мой такой особенный.
Естественно, диспетчерская не будет разбираться, кто сейчас на дежурстве и отвечает за неотложные вызовы, а кто нет. Дежурил в те выходные Льюис, и мне стало интересно, как он справился. Сообразил ли, куда надо бежать, когда поступает сигнал? Бросился ли с геройской отвагой спасать пациента или прятался в бельевой, пока им занимались «настоящие врачи»? Я с облегчением выдохнул при мысли о том, что сегодняшний ночной вызов был адресован не мне. А потом сообразил: это лишь вопрос времени.
Воскресенье, 10 августа
Звонок от мамы. Как я питаюсь, правильно? А белье постирал? Все еще курю? Да, да и нет, ну что ты, – отвечал я, сидя на краю постели, доедая манговый соус прямо из банки и любуясь на кучу грязной одежды, сваленной на полу. Могу я определить, есть у нее цистит или нет? Я закурил и глубоко затянулся, слушая, как мама на другом конце провода в подробностях описывает симптомы.
Понедельник, 11 августа
Выходные прошли в постоянном страхе от мысли о том, что придется возвращаться на работу. Мое невежество скоро совершенно точно выплывет наружу. Мне не надо было становиться врачом. Произошла ужасная ошибка.
Отчаянно нуждаясь в никотине, мы с Руби сбегаем за корпус скорой помощи, прячемся позади мусорных урн и достаем сигареты. Казалось бы, врачам и медсестрам курить не полагается, но они, как известно, смолят почем зря. Наверное, все дело в работе, на которой они ежедневно сталкиваются со смертью, свыкаясь с ней. Однако сейчас я понимаю, что главная причина – возможность ненадолго вырваться из отделения, где дела валятся на голову одно за другим. Ну и пообщаться. Ты, может, и не доживешь до старости, зато на похоронах соберется куча народу.
И вот мы сидим за баками, попыхивая сигаретками, прерываемые разве что перезвоном пейджеров, и тут, неизвестно откуда, у нас за спиной раздается голос:
– Какое печальное зрелище – такие молодые, и уже сами себя убивают!
Оглянувшись, мы видим даму лет пятидесяти, похожую на школьную учительницу, с волосами, собранными в пучок. В своем белом халате она выглядит зловеще; раньше такие носили все врачи, но потом выяснилось, что на них инфекция может переноситься из отделения в отделение, и халаты вышли из обихода. Сейчас в них можно увидеть разве что упертых стариков, докторов из телесериалов ну и иногда какого-нибудь санитара. Ни один нормальный, уважающий себя врач такой не наденет.
– Будем надеяться, вы успеете бросить до того, как нейрохимические трансмиттеры вашей мозговой коры понесут невосполнимый ущерб, – продолжает дама в халате.
Мы с Руби переглядываемся.
– Хм… да, будем надеяться, – отвечает Руби, приподняв брови.
– Отвратительная привычка слабых людей. Придется за вами приглядывать, – говорит женщина, после чего исчезает так же быстро и бесшумно, как появилась.
– Кто такая эта корова? – спрашивает Руби.
– Не знаю, – отвечаю я. – Но волноваться ей не о чем. Если ничего не изменится, эта работа, – киваю головой в сторону больницы у себя за спиной, – убьет нас гораздо раньше, чем сигареты.
Вторник, 12 августа
Наконец-то закончили работу, с задержкой на несколько часов. Понятия не имею, что там со всеми этими пациентами в отделении. Не знаю даже, как выписать парацетамол, и это очень некстати. Вечером собирался почитать учебник по хирургии, но слишком устал. Руби заснула в ванне. Флора, еще одна наша соседка, начавшая работать в другой больнице, поблизости от нашей с Руби, тоже вымоталась до предела.
Сейчас же ложусь спать, потому что завтра дежурство – перспектива, от которой кровь стынет в жилах. Пейджер, никакой надежды вздремнуть, и максимум больных, какой только удастся на меня взвалить. Просто прелесть.
Среда, 13 августа
– Придите осмотреть мистера Кларка. Он меня серьезно тревожит. Ему стало хуже.
Молчание. Я моргаю. Сестра на другом конце провода не собирается облегчать мне задачу.
– Хм… ну… Что я должен делать? – наконец выдавливаю из себя я.
– Не знаю. Это же вы доктор. Но делать что-то надо, и быстро.
Время за полночь, я на ногах с восьми часов утра. Именно такого звонка я больше всего и боялся. Меня охватывает острое желание разрыдаться, но с учетом того, что это мое первое полноценное дежурство, я решаю придержать слезы до другого раза. Спешу в отделение. Свет горит только на центральном посту; там сидит несколько медсестер, заполняя бумаги.
– Все в порядке, доктор пришел, – говорит одна из них.
Обрадованный, я оглядываюсь, и только тут понимаю, что они имеют в виду меня. О господи.
У мистера Кларка терминальный рак, и, по словам сестры, он сам уже хочет скорее умереть. Ему под девяносто, ввалившиеся глаза на изможденном лице. Он страдает от мучительной боли, с трудом дышит и, помимо всего прочего, сестры предполагают у него сердечный приступ.
– Здравствуйте, мистер Кларк, я врач, что случилось? – спрашиваю я, не представляя, что еще сказать. Хотелось бы, чтобы он чудесным образом исцелился от одного моего появления, но вместо этого его дыхание становится еще более тяжелым.