Доверяю, как себе
Шрифт:
Северус обращался с ним так бережно и осторожно, будто бы аристократ может рассыпаться от одного неосторожного движения. Длинные пальцы дотрагивались до кожи с благоговением. Прикосновения были мягкими и совсем легкими, но вызывали дрожь возбуждения не хуже яростных и ожесточенных ласк, которыми тело блондина одаривали до этого.
Неопытность Снейпа просматривалась разве что в эмоциях. Волнение и нерешительность смешивались с чувственностью в неповторимо волнующий коктейль, подобного которому Люциус еще не пробовал. Каждое прикосновение пальцев ли, языка или же кожи сопровождалось выплесками щемящей нежности и восторга, от которых замирало
Они даже не потушили свет полностью. Малфой знал, что это было уступкой ему. Даже довольно тусклое освещение смущало брюнета, что все же не помешало ему захватить власть в постели на эту ночь. (п/а: Не то, чтобы Люц сильно этому сопротивлялся…) Так же, как не помешало одарить блондина парой восхищенных взглядов, прежде чем раздеться. Люциус с удивлением не заметил на любовнике подаренного медальона, но ничего не сказал. Северус все же ответил на так и не заданный вопрос, начиная расстегивать рубашку аристократа:
– Не желаю, чтобы кусок металла распоряжался моими чувствами.
Видимо, это были последние осмысленно произнесенные слова этой ночью в этой спальне. Потому что дальше были стоны, вскрики, несвязные просьбы и иные, не менее привлекательные для любящих друг друга людей звуки.
Люциус еще в первый их раз заметил, что природа довольно щедро одарила его любовника, пусть не особой длиной, но толщиной, о которой можно было только мечтать. Мечтать о том, как принимаешь ЭТО в себя… Блондин вспомнил все свои мечты, когда пальцы Северуса скользнули между его ягодиц и принялись гладить складки кожи вокруг отверстия, совсем неизбалованного в последнее время подобными ласками.
Снейп потянулся за палочкой. Малфой легонько ударил его по руке, давая понять, что об очищающих он позаботился, еще когда принимал ванну, а никакие другие заклинания ему не нужны. Их существовало бесчисленное множество, как и различных бытовых заклинаний, но… Люциус не хотел расслабления. Он хотел быть узким и тесным для Северуса, хотел, чтобы тот преодолевал сопротивление мышц, хотел, чтобы слабая, но сладкая боль напоминала ему утром, что все БЫЛО, что ему не пригрезилось из-за неудовлетворенности…
Блондин чуть было не захныкал как дитя, когда Снейп ненадолго покинул его, чтобы достать из отделения бара, где он теперь хранил зелья, небольшую баночку с какой-то мазью. Впрочем, брюнет скоро вернулся в постель. Через некоторое время Люциус сделал два вывода: у Северуса очень длинные, хотя и тонкие пальцы. Безумно тонкие…
Люциус Малфой редко позволял кому-то властвовать над собой… ведь даже исполняя роль боттома, он знал, как заставить партнера следовать своим желаниям. И ничуть об этом не жалел. Все же Северусу в доминирующей позиции было явно более привычно и спокойно. Он выделывал своим членом такие вещи, что аристократ позавидовал женщинам, которым посчастливилось побывать, хоть и не по собственному желанию, в постели Северуса. Хотя нет, Люциусу было еще лучше - у него была простата.
Блондин до этого не мог и подумать, что после такого долгого, нежного и спокойного акта взаимной любви может быть такой страстный и неистовый финал. Длительный и выматывающий, оставляющий после себя пустоту,
Северус лежал сверху, опираясь на локти, и улыбался. Люциус понял, что он до сих пор скрещивает ноги за спиной любовника, и не стал их убирать, наслаждаясь приятной тяжестью, о которой мечтал долгие годы. Кажется, как-то так они и заснули, переплетясь руками и ногами в единое целое и слушая дыхание друг друга.
Глава 45. 14 ноября, суббота. Часть 1.
Гарри, лежащий на темно-бордовой ткани, выглядел на удивление счастливым, будто он заснул на секундочку в совершенно ему несвойственной позе, сейчас он распахнет зеленые глазищи и недоуменно посмотрит на толпу, собравшуюся вокруг него, чтобы проводить его, как выразился министр, «в последний путь». Рон положил рядом с другом его любимую Молнию и дотронулся кончиками пальцев до его холодной руки, тихо прошептав: «Прости». Подошедшая вся в слезах Гермиона положила рядом букетик незабудок. Такой же букетик занял свое место в ногах лежащего на соседнем постаменте Снейпа, даже после смерти сохранившего презрительно-саркастичное выражение лица, будто посмеиваясь над всеми, кто пришел «проводить в последний путь» именно его. Таких, как подозревал Рон, было совсем мало. Лично он еле удержался от того, чтобы пнуть постамент, где лежал зельевар. Единственное, что хоть немного улучшало настроение: Снейпа, как и Гарри, одели в белое. Уж этого при жизни он бы точно не допустил.
Малфои, впервые на памяти Рона одетые в мантии самого простого покроя, стояли недалеко от постамента, неподвижные, как статуи. На их лицах застыло безразличное ко всему выражение, но они не отходили от постаментов с того момента, когда их поставили. Прибывшая миссис Малфой была вынуждена говорить речь от всей семьи, потому что на предложение сделать это как Люциус, так и Драко даже бровью не повели, так и оставшись неподвижными.
Гора цветов у постаментов все росла и росла. Вскоре уже непонятно было, где цветы для Гарри, а где для Снейпа. А люди все шли и шли. На удивление, никому даже в голову не пришло стать между будущими надгробьями и семейством Малфоев.
Вдруг все стихло. Плотно стоящие ряды расступились, и к постаментам вышел Дамблдор. Впервые люди видели его в черном. Старик, осунувшийся и будто бы иссохший, шел тяжело, опираясь на плечо за ночь постаревшей МакГонагалл. В паре метров от бордового шелка, на котором лежали тела дорогих ему людей, он отпустил женщину и, выпрямившись, подошел к погибшему юноше. Поцеловав его в лоб, он повернулся к мужчине и, вложив что-то тому в руку, слегка сжал закоченевшие пальцы… на, как разглядел Рон, ордене Мерлина. Поцеловав в лоб зельевара, старик неподвижно застыл, подняв лицо к небу. Медленно он поднял вверх и свел вместе ладони тонких, как у скелета, рук, обтянутых пергаментно-желтой кожей.
Белый огонь вспыхнул высоко-высоко, казалось бы, до облаков, закрывая собой не только тела умерших, но и пока еще живого директора.
Пахнуло жаром. В испуге, Рон отскочил, боясь обжечься…
И проснулся.
* * *
– Рон, Рон! Что с тобой?
– встревоженная Гермиона наклонилась над ним.
Рыжий недоуменно заморгал, осматриваясь:
– Мы же…Эээ, как же похороны, незабудки… Белый огонь?
– Какие похороны? Ты сидел, читал книгу, а потом свалился с кровати и закричал. С тобой точно все в порядке?
– девушка принялась ощупывать Рона, ища мифические повреждения.