Дождь в Мюнхене. Детективная повесть начала XX века
Шрифт:
С собой имел портфель. Сразу заперся – когда кондуктор проверял билеты, ему пришлось постучать.
Как раз в этот момент в купе вошел еще один мужчина, лет сорока, очень хорошо одетый. Разглядеть его проводник не сумел: на лоб пассажира был надвинут котелок. Телосложения крепкого. Этот господин зашел в вагон, когда поезд уже трогался. Его провожала дама, видимо, его жена, красивая, впрочем, поручиться нельзя, на ней была шляпка с вуалью.
Почему жена? А если бы это была любовница, то они, наверное, прощались бы более темпераментно. А так – он как-то бегло ее поцеловал, а она наспех коснулась его руки пальцами в черной перчатке, и все.
Так вот, пассажир с 14-го был крайне недоволен своим соседством – его, видите ли, убеждали в кассе, что ехать он будет один. На что кондуктор ответил, что сейчас дело с билетами очень плохо обстоит, вагоны второго и третьего классов переполнены, много воров и безбилетников, и он с ужасом думает о том, каково ему сейчас придется, а ведь билеты проверять надо и там.
К тому же приличным господа, у которых есть возможность ездить с комфортом, возможно, будет о чем поговорить, а если нет – то уж докучать друг дружке они наверняка не будут.
Ну, тот и смирился. Тем более что попутчик сошел через два часа, на станции Пфаффенхофен. Как выходил, проводник не помнит, была уже ночь. Вещи нес, да. Чемодан у него был, большой такой, с наклейками. Париж, Ницца, еще какие-то города. Бывалый, видно, путешественник. Портфеля не было, это точно.
С моих слов все записано правильно.
Дитер К.
13 октября 1923 года
г. Плауэн
II
14 октября 1923 года. У Христа за пазухой
– Дядя Дольфи приехал! Дядушка Дольфи! Милый дядюшка Дольфи! – кричали дети, а их было трое, мал мала меньше. Старшему, Клаусу – восемь, младшей Берте – четыре, а среднему, Францу – шесть.
И за что только они его любят, – подумал Николай Арефьевич, складывая в аккуратную стопочку буквари и учебники. А действительно, за что?
Дядя Дольфи, он же Адольф, приятель хозяев дома, в котором нашли приют и работу Ордынцевы, был неказист, худ, костистое лицо его не выражало особой доброты, а взгляд и вовсе был каким-то беспокойно-пугающим. Усы топорщились, когда он что-то говорил, при этом спокойной его речь было невозможно назвать даже с натяжкой. А вот любят его дети, и не только хозяйские. Вон, повисли на нем, а он, по обыкновению, шутливо набросился на них, изображая рычанием то ли волка, то ли собаку, и размахивая при этом зонтиком.
Немецкий язык Николай Арефьевич знал не очень хорошо, но, чтобы учить детей французскому и русскому хватало. Маленьких хозяев забавлял его акцент, они веселились от души, и все схватывали на лету, особенно Франц и Клаус.
Жена намного быстрее освоилась, но Роза знала идиш, и многие слова понимала сразу. Эту работу после долгих месяцев мытарств нашла именно она. Богатому торговцу недвижимостью Зальдеру захотелось иметь в своем доме в качестве прислуги и гувернантки настоящих русских дворян.
Ордынцев благоразумно не стал объяснять разницу между потомственным и личным титулом, и вот теперь они жили как у Христа за пазухой, особенно, если сравнивать с румынскими и польскими годами их жизни.
Иван, их сын, довольно красивый молодой человек, быстро нашел себе работу механика в одном из гаражей, и жил отдельно, впрочем, часто видясь с родителями в свободное время.
Кстати, насчет свободного времени, – у Розы его практически не было, ведь вести домашнее хозяйство – дело хлопотное. Дом большой, шесть комнат, две ванные, холл и все такое прочее. Да еще и кухня.
Правда, была еще кухарка, она готовила, но за ней надо было тоже прибирать, да еще и помогать ей.
Иногда хозяевам хотелось чего-то из русской кухни, и тогда к плите становилась Роза и готовила все, что умела: борщ, какие-то салаты, жарила мясо или рыбу. Гефилте фиш, то есть фаршированная рыба тоже проходила как русское блюдо, о чем не без ехидства Роза сообщила как-то мужу. Ну да ладно, какая разница, собственно, главное, чтобы вкусно было.
А вот у Николая Арефьевича досуга было побольше: поучил детей часика два утром и немного меньше вечером – и свободен.
Иногда они ходили с Иваном в гештеты, пили пиво, кальвадос или еще какой-то шнапс, и разговаривали. Темы бесед были разнообразными, но заканчивали они почти всегда воспоминаниями о родной стране и обсуждениями ее возможного будущего. Ну да здесь они не были оригиналами: все их знакомые эмигранты проводили изрядную часть своего досуга в подобных разговорах.
Вот и сегодня Ордынцев-старший после утренних занятий решил пройтись по городу и заглянуть в мастерскую к сыну, и если он не занят, а работы сейчас немного, то пойти с ним прогуляться – зайти куда-нибудь, перекусить чего-то, сосисок с картофельным пюре, например, выпить по стопочке-другой, или пивка, ну и поговорить.
Иван стал интересным собеседником, и Николай Арефьевич с удовольствием отмечал, что сыну тоже с ним не скучно. Никаких тебе тургеневских конфликтов отцов и детей.
III
14 октября 1923 года. Лесная тишина
Накрапывал мелкий дождик, и Ордынцев пожалел, что не взял зонта. Вот и мастерская. Из ворот выезжает "Жестянка Лиззи", Форд модели «Т». За рулем – Иван, он в потертой кожаной куртке и кепке, на щеке – темное масляное пятно, рядом с ним – какой-то «герр», – господин средних лет в тройке, видимо хозяин авто.
Сын подал рукой отцу знак – подожди, мол, я сейчас. Машина свернула за угол, а через пару минут выехала из-за дома с противоположной стороны. По лицу автовладельца было понятно – работой механика он доволен. И вправду, мотор работает тихо, скорости переключаются без скрежета. И уверенность – не набили в коробку передач опилок с маслом, как в некоторых других авторемонтных мастерских, чтобы уменьшить шумы, а честно все перебрали и заменили изношенные детали.
Такая репутация достигнута за год, и это – заслуга Ваньки, его сынули!