Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»
Шрифт:
Изначально предполагалось, что подрыв будет осуществлен с помощью замедлителей с часовым механизмом — специально, чтобы команды минеров могли отойти на максимальное расстояние. При той плотности немцев, что была днем на шоссе, погоня обещалась знатная. Вот и попали «нечаевцы» во временную вилку: выставишь замедлитель на десять часов утра — есть шанс, что нормально отойти не получится; дашь себе запас, сдвинув время взрыва на пару часов, — не выйдет одновременного взрыва пяти мостов на шоссе, да и немцы, всполошенные диверсиями остальных групп отряда, могут начать осматривать эти два моста и обезвредят мины. А ведь время выбирали не на авось — активное движение по дороге начиналось с семи утра, так что взрыв не только мост разрушит, но и максимальные потери противнику нанести сможет. Опять же, по запруженному машинами и пехотными колоннами шоссе ремонтникам добираться будет куда как сложнее.
— Товарищ Белый, так на сколько часы заводить? — снова шепотом спросил один из минеров.
Нечаев поднес к глазам бинокль, не столько, чтобы рассмотреть что-нибудь в предутренней темени, сколько для того, чтобы дать себе еще чуть-чуть времени для принятия решения.
«Если Гуров пришел пять минут назад, значит, один из зарядов под быком уже закрепили.
— Как договаривались — на десять!
…Довести до сведения личного состава, что сохранение линий проводной связи и электроснабжения входит в обязанности каждого военнослужащего.
При обнаружении попыток гражданских лиц испортить вышеупомянутые линии пресекать их с использованием всех средств, вплоть до применения оружия!
Из мемуаров гефрайтера Пауля Гунина
Этот день был, пожалуй, первым, когда многие из нас задумались об успешности текущей кампании. Я два месяца как выписался из госпиталя, куда угодил под самый конец боев во Франции. Плечо заживало долго, а когда я вышел, то был направлен в 106-ю пехотную, громившую, как мне сказали, Иванов где-то под Смоленском. Офицер, выписывавший мне направление, сказал, что до Русской кампании дивизия пороху не нюхала, но они, по крайней мере, были вестфальцами, а среди земляков служить легче. К тому же моя 215-я воевала рядом, так что надежда на встречу со старыми боевыми товарищами была. Тогда я, правда, не знал, что, по меркам Восточного фронта, «рядом» совсем не значит «близко».
На поезде нас привезли на какую-то богом забытую станцию, которую по недоразумению местные дикари называли городом. Многие тогда вывихнули себе языки в попытках правильно произнести ее название — Молодечно. С другой стороны, на фоне названий польских — это не проблема. Поскольку за героизм во Франции мне досрочно присвоили очередное звание — я стал унтер-офицером и теперь командовал отделением в маршевом батальоне, то пришлось потратить некоторое время на освоение этого варварского наречия — как-никак докладывать начальству приходилось мне.
…Потом были долгие марши навстречу «Восходящему солнцу» [39] по пыльным дорогам России. Километрах в двадцати от Борисова, где размещался штаб группы армий, мы встали на ночевку в городке, чье название напомнило мне о Восточной Пруссии. Поначалу нас удивило, что почти все дома в городе пустуют. До этого, если мы вставали на постой, местные жители всегда были рядом, пусть и прятались в сараях и других хозяйственных строениях. Здесь же как минимум три четверти домов на улице занимали наши военные, а за те несколько часов, прошедших с момента нашего прибытия до отбоя, я видел всего лишь двоих или троих горожан. Впрочем, после отбоя, когда вернулся наш ротный и собрал всех для инструктажа, я спросил его об этом. «Здесь до нашего прихода семьдесят процентов жителей были евреями, а сейчас их всех выселили в другое место. Куда-то в лес, как мне сказали. Но нам-то от этого только лучше, не так ли, унтер-офицер?»
Спорить со старшим по званию я не стал, тем более что мое отделение впервые за три дня разместилось в условиях, которые безо всякой натяжки можно было назвать комфортными. Каждому досталось по матрасу или тюфяку, еду готовили на нормальной плите, к тому же окна и двери закрывались и комары, которых в России полно, нам не докучали.
Как немного все-таки нужно солдату, чтобы настроение было хорошим, — ранний отбой и ночевка в человеческих условиях привели всех в благодушное расположение духа. И сразу после подъема мои солдаты, наскоро умывшись, построились на улице без малейшей задержки. Надо сказать, что отделение мне досталось еще то — больше половины составляли желторотики из прошлогоднего призыва, еще не успевшие как следует врасти в шкуру солдата. Хорошо, что остальные были парнями вроде меня — из госпиталей. Кто-то, как оберщютце Зборски, загремел туда на Балканах, еще один — обер-гефрайтер Нолан — прохлаждался на койке еще со времен боев во Франции. Всего понюхавших пороху «стариков», если считать и меня, было четверо.
В этот раз обошлось без понуканий, и молодняк даже веселился. Шмидт, как помню, тощий такой баварец, все по двору носился, пытаясь угостить всех кофе, что он сварил в большом кофейнике, что остался от прежних хозяев. Причем смеху ради он натянул поверх пилотки какой-то бабский головной убор — капор, что ли, или чепец? Что тогда, что сейчас я во всей этой галантерее разбираюсь плохо.
Понятно, что километров через пять марша «зеленые» слегка скисли, но по крайней мере час не пришлось «любоваться» их недовольными рожами. Тем более что наша колонна как раз дошагала до довольно большого моста, перед которым мы притормозили, пропуская колонну тяжелых грузовиков. Фельджандармы разрешали пехоте идти только по специальным «тротуарам». И, судя по скопившимся перед нами, ждать своей очереди нам предстояло полчаса как минимум. Я как раз подумал тогда, что щеглы, передохнув, снова приободрятся, и со спокойным сердцем повторил команду нашего фельдфебеля, разрешающую присесть на обочине. Однако стоило первым солдатам нашей роты приземлиться на «любимое кресло солдата», как откуда-то издалека, с той стороны, куда мы направлялись, долетел тяжелый грохот сильного взрыва. Помню, когда я повернулся, то первое, что бросилось в глаза, был султан дорожной пыли, поднявшийся высоко в воздух. В белесом облаке можно было заметить какие-то темные точки. В первые мгновения мне показалось, что облако не очень большое, но внезапно я понял, что оно как минимум в два раза выше, чем дома поселка, находившегося между нами и местом взрыва! Зрелище было таким необычным, что не только новички рты пораскрывали, но и многие опытные солдаты замерли на месте. Помню, как наш фельдфебель сказал: «Похоже на стокилограммовый заряд…», а кто-то спросил, не следующий ли на шоссе мост взорвался. Обер-лейтенант полез в сумку за картой, чтобы уточнить, и в этот самый момент спокойное летнее утро превратилось в ад! Краем глаза я увидел, как настил нашего моста встал стеной, сбрасывая с себя семитонный «фаун», а потом пришла взрывная волна… В последние секунды перед тем, как сознание погасло, мне показалось, что еще один взрыв раздался где-то за спиной…
39
Игра слов. Девиз 106-й пехотной дивизии — Aufgehende Sonne — означает «Восходящее солнце», но также фраза значит движение на восток.
Москва, улица Дзержинского, дом 2.
22 августа 1941 года. 10:28.
За сутки, прошедшие с памятных посиделок у замнаркома, Павлу так и не удалось вернуться к работе над проблемой «Странников». Внезапно, хотя вряд ли это слово уместно употреблять служащему их наркомата в военное время, навалилось огромное количество совершенно неотложных дел. И хотя тетрадь с заметками Новикова он постоянно носил с собой в папке, открыть ее удалось раза два. Причем оба раза — в туалете.
До совещания у наркома оставалось чуть больше получаса, а донесений за ночь радиоцентр принял и расшифровал не меньше дюжины, и потому пришлось вместо чтения новиковской писанины заняться разбором свежей «корреспонденции».
Открыв папку, Судоплатов начал перебирать сероватые листы расшифровок:
«Так, запрос о переводе личного состава в распоряжение командования Юго-Западного фронта. А почему с пометкой „Особо срочно“? Неужели сами решить не могут? Ладно, потом Наум займется. — Листок с шифрограммой скользнул по столу. — Благодарность за методические и учебные материалы для истребительных групп… И снова с пометкой „Срочно“! Охренели они, что ли? Надо узнать, кто начальником смены у радистов был». — И это послание присоединилось к предыдущему.
— Черт! — увидев следующую бумажку, Павел не удержался и выругался вслух.
— Что стряслось? — спросил, приподнявшись с дивана, Серебрянский. Вчера вечером он решил еще немного поработать с личными делами кандидатов в диверсионные группы, да так и заночевал в кабинете.
— Доброе утро! Не знаешь, случаем, кто сегодня ночью старшим у радистов был, Яков Исаакович?
— А там, в сопроводиловке, разве не написано?
— Нет.
— А что случилось-то? Давненько я тебя злым поутру не видал, — с хрустом потянувшись, заявил Серебрянский.
— Чушь какая-то лежит сверху, причем вся заляпанная пометками «Срочно», а сообщение Новикова, что они приступили к конечной стадии «Ледостава», сунули четвертым сверху. Хотя я недвусмысленно на узле сказал, чтобы все сообщения от него проходили вне очереди. Так, черт побери, и сказал: «Звоните в любое время! Хоть домой, хоть куда!»
— Слушай, Паша, а не слишком ли быстро этот твой Трошин управился? Прям метеор какой-то.
— У них уже почти все готово было, когда мы им взрывчатку забросили. Как я понял, они уже давно что-то похожее учинить задумали, только тола не хватало. Погодь минутку, я армейцам сейчас позвонить должен. — Судоплатов быстро подошел к своему столу и снял трубку одного из многочисленных телефонов: — Оперативный дежурный? Старший майор Судоплатов на связи. Соедините меня с Фитиным. Что, не пришел еще? Тогда примите телефонограмму! — Он на секунду задумался, как лучше сформулировать сообщение. — Операция по блокированию северных путей подвоза центральной группировки немцев вступила в завершающую стадию. Необходима воздушная разведка. Судоплатов. Записали? До свидания.
— Слушай, командир, а что ты так легко такую благодатную тему отдал? — неожиданно спросил Яков.
— В каком смысле «отдал»?
— Ну, Фитин сейчас сам наверх доложит, а то и армейцы подсуетятся. Все пряники соберут, помяни мое слово. Неужто не жалко?
— Ты что же, Яков Исаакович, завидуешь, что ли? — Времени до совещания оставалось всего ничего, и разговор Павел продолжал, уткнувшись в бумаги.
— При чем тут завида? Тема наша, а если выгорит — в фаворе у начальства другие оказаться могут. А нам сейчас много чего выбивать надо. Работы навалили выше крыши, а снабжением что-то не озаботились. Ты только представь, Паша, что если бы в прямом нашем подчинении была хоть пара таких вот самолетов, что давеча к немцам в тыл летали, а? Не клянчить у ВВС или ГВФ, а просто твоим приказом? Что, плохо разве?
— Может, ты еще и пароход выцыганивать будешь, Яков? — усмехнулся начальник группы.
— На текущем этапе пароход нам без надобности, но еще пару лет назад суда мы широко использовали, как ты помнишь. Или в Аргентину агенты пешком пойдут? Да и нормировки по той же взрывчатке ты видел?
— Нет пока.
— На, взгляни на эти слезки. — Серебрянский быстро подошел к шкафу и, достав тоненькую папочку, принес ее Павлу. — Хотя у тебя своих бумаг хватает, так что я лучше словами… Если коротко, то наш заказ на ВэВэ и средства взрывания выполнен по первой позиции на шестьдесят процентов, а по второй — едва на четверть. И учти, товарищ начальник, что речь идет только о тех заявках, что подавали мы, Особая группа при Наркомвнуделе. А для наших групп при штабах фронтов цифра колеблется где-то в районе пятнадцати процентов. Так что послушай старого еврея, Паша, и сейчас же наркому про нашу удачу расскажи! Все одно через пятнадцать минут его увидишь.
— Так они же еще ничего не взорвали! — возмутился Судоплатов. — А я уже об успехе докладывать буду! Ты в своем уме?
— В своем, в своем, — дробно рассмеялся Яков. — У этого Трошина, если меня склероз не подводит, были намечены для взрыва семь объектов. Уж парочку-то на воздух точно поднимут. Я, Паша, в них верю — все ж таки твоих любимых «Странников» ученики.
— Которые, в свою очередь, вполне могут быть твоими учениками, Яша.
— С хрена ли? Я ж сказал, что таких не помню.