Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»
Шрифт:
Кстати, это помогло и с внутренними наградами определиться. Фермер теперь торжественно перед строем часы отличившимся вручал. Не сейчас, конечно, а раньше, когда с отрядом Славки тусовались. И после — когда с энкавэдэшниками Зайцева. Трофейных часов у нас скопилось несколько десятков, и награжденный получал подарок не только полезный, но и весьма недешевый. Ценой в пару месячных зарплат примерно.
— Дусечка, здравствуй, моя хорошая! — железнодорожник приобнял подбежавшую к нему девушку.
— А я тебе молочка к обеду принесла!
—
— Но молоко-то куда как вкуснее, дядь Кондрат! А мне и не тяжело, все одно в эту сторону шли.
— Что в мире слышно-то, Кондрат Василич? — Это Старшая в разговор встряла.
«Интересно, откуда обходчик на богом забытом разъезде в самой середине огромного лесного массива, простирающегося больше чем на сотню километров с запада на восток и на столько же — с севера на юг, может знать последние новости? Что же, у него радио есть?»
— Не, Олесь, не говорят, да и по нашему-то телефону особо про новости не поболтаешь, — смачно сплюнув, ответил железнодорожник.
«Точно, как я забыл! На железной дороге всегда своя связь была. Сперва — телеграф, ну а потом и телефон».
— А поезда когда поедут? — Это уже Колокольчик.
— А тебе на кой ляд поезда-то? Собралась куда?
— Да нет, дядь Кондрат. Но мамка говорит, в лабазе почти ничего не осталось — торговать нечем!
— Ты ей скажи, что немец-то товара не привезет, а то и последнее выгребет. Как есть выгребет. Я еще по той, империалистической, помню-то.
— А что же в Загатье все тихо? — снова встряла Старшая. — Уже второй день стоят, а никаких безобразиев!
— А ты откуда знаешь? — с ясно слышимой подозрительностью в голосе спросила Колокольчик. — Ходила туда?
— Не, мне Галка Отрогина сказала. Председатель новый всем сказал, что плохого не будет. Будет только лучше. Порядок там…
— А ты, дурында, и поверила? — хмыкнул обходчик. — Скольки немчуры приехало-то?
— Да, почитай, больше десятка.
— Вот как два наберется — я б на вашем месте и носу на ту сторону не казал, девки!
— Да шо нам будет? — махнула рукой молчавшая до того третья девушка.
— Вот как подол на макушке завяжут — узнаешь, да поздно уже будет! — строго ответил Кондрат.
— Да шо вы такое говорыте! — девушка всплеснула руками.
А говор у нее другой, отметил я. Если остальные разговаривают на более-менее чистом русском, пусть и с примесью региональных словечек и оборотов, то здесь явно какой-то местный диалект.
— «Шо говорыте», «шо говорыте»… — передразнил железнодорожник. — Что знаю, то и говорю. Солдаты, они до девок жадные, особливо после боя. Так что мой вам совет: ховайтесь, пока беды не вышло! А теперь кыш отседова!
Спорить со старшими тут было не принято, и, оставив строгому дядьке крынку с молоком и небольшой узелок, деревенские красавицы понуро отправились восвояси. Тут я их понимал — тяжело, когда в шестнадцать лет твою свободу вот так вот грубо ограничивают. А Кондрат этот, сдается, тертый мужик. Впрочем, если по голосу судить, годков ему немало, Первую мировую вон вспоминает… А телефон — это круто! Сане доложить или деда сперва на предмет жизненной позиции прощупать? В принципе, можно и под маской солдат доблестного Вермахта визит нанести, но эффект совсем не тот будет… А через него можно неплохую предварительную разведку провести — кому как не обходчику знать про всякие проблемные места на этом участке? А не выйдет под окруженцев закосить, так ребята всегда с другой стороны зайти смогут. Природный авантюризм в конце концов победил, и, дождавшись, пока будущий «объект разработки» скроется в будке, я поманил Лешку.
— Все слышал? — первым делом спросил я своего сопровождающего.
— Про телефон? Да.
— Сейчас я к дедушке этому в гости наведаюсь.
— А что один?
— Потому что буду красным командиром! Помоги китель снять!
— Ага, и штаны… и подштанники тоже… Ты что же, думаешь, он на твои немецкие галифе внимания не обратит?
— Пока въедет, я уже внутрь зайду. Давай, стаскивай с меня эту «шкурку»!
Слава богу, до пререканий со старшим по званию Леха еще не дозрел, а то, чувствую, пришлось бы на уговоры подчиненного больше времени потратить, чем на саму операцию.
Когда совместными усилиями офицерский китель был снят, я принялся приводить себя в более приличествующий зашуганному окруженцу вид: вытащил нижнюю рубаху из штанов и надорвал подол, зачерпнул немного земли и испачкал ею бинты, взъерошил грязной рукой волосы, с помощью Зельца передвинул кобуру браунинга так, чтобы она висела на боку… В качестве последнего штриха я плюнул на ладонь, приложил ее к земле и слегка испачкал лицо:
— Ну как?
Вместо ответа Дымов показал мне большой палец.
— А ты говоришь! Значит, так: после того как я постучу и войду, если, конечно, дедок меня пустит, ты засекаешь десять… нет, пятнадцать минут и подходишь. Так, чтобы тебя хорошо было видно вон в то окошко. Понял?
— Так точно! — На лице у Лешки появилась радостная улыбка, видимо, он понял задумку.
— Но до того прикрываешь меня по-серьезному, а то вдруг полицаи нагрянут, а я в неглиже.
— Где? — не понял пассажа милиционер.
— Не где, а в чем! Если коротко — то в подштанниках.
— Антон, а ведь сейчас мы, как тогда, в Налибоках, — припомнил наши прошлые похождения Зельц.
— Да, похоже. Все, закончили лирику! Засекай время.
Траекторию движения я прикинул заранее и к двери будки подошел так, чтобы из окон меня засечь было нельзя. Тихонько постучал…
— Дуська, ты? — раздалось совсем рядом, ну да далеко быть и не могло — домик в длину был едва ли больше трех метров.
Скрипнули половицы, и дверь широко распахнулась.
— Товарищ, немцы в деревне есть? — Столь сакраментальное начало вызвало несколько необычную на мой взгляд, реакцию — Кондрат выпучил глаза да так и застыл на пороге.