Дозоры слушают тишину
Шрифт:
Так все пятеро вошли в село и направились к заставе. Деревянные дома, с их террасами, открытыми окнами и высокими фундаментами стояли то выше, то ниже дороги, и были видны то их стены, то чешуйчатые черепичные крыши. Развесистые чинары, густые заросли маслин и яблонь — все сливалось в причудливое царство теней и зелени… Удивительно живописен был вид этого маленького грузинского селения, но у Зубанова было такое ощущение, что все это он видит в последний раз.
Жители села, попадавшиеся на пути, останавливались, пораженные невиданным зрелищем. Кое-кто, не вытерпев, бросал короткие фразы, которых Зубанов не мог понять.
3
Ворота заставы были закрыты. Зубанов толкнул калитку, пропустил в нее прокаженного, и солдат дал знак остановиться. К ним тотчас же направился Пятириков и дежурный Цыбуля. От командирского домика быстро пошла Наташа.
— Не подходить! — сказал Зубанов и предостерегающе протянул руки.
Пятириков, Цыбуля и Наташа остановились. Они смотрели на прокаженного.
— Гоберидзе, будете караулить, — приказал Зубанов.
Гоберидзе стал лицом к задержанному, махнул рукой. Тот покорно сел на землю.
— Остальным отойти, — добавил Зубанов.
Все отошли, оглядываясь.
Только крольчиха Машка доверчиво подбежала к прокаженному, обнюхала его вытянутые ноги.
— Да отгоните же ее, Гоберидзе! — крикнул Зубанов.
Гоберидзе пихнул носком сапога крольчиху, и она отбежала.
— Костя, ты прикасался к нему? — спросила Наташа.
Глаза ее были полны испуга.
— Нет! — твердо ответил Зубанов и взглянул на Ковригина и Свинцова.
— И никто не подходил к нему?
— Никто.
Наташа внимательно посмотрела на мужа.
— А почему ты все время оглядываешь свои руки?
— Да оцарапал ладонь какой-то чертовой колючкой!..
— У тебя царапина? Покажи.
Зубанов покорно показал ладонь. Капли крови еще не засохли.
— Костя, ты понимаешь, что будет, если такими руками ты прикасался к нему? — тихо спросила Наташа.
— Но я же не дотрагивался.
Наташа немного подумала.
— Все равно… Идем, нужно продезинфицировать руки. Потом я перевяжу тебе это место.
— Хорошо, — сказал после некоторого колебания Зубанов. — Только быстрее, нужно заняться этим… — он кивнул в сторону забора.
— Идите, идите! — торопил Ковригин. — Мы тут сами управимся, товарищ лейтенант.
— Точно! — подтвердил Цыбуля.
Пятириков кивнул, внимательно наблюдая за прокаженным.
Удивительно заботливы были сейчас люди! И этот молчаливый старшина, и этот бесцеремонный Цыбуля, и этот Ковригин, у которого болели зубы.
Когда Зубанов вскоре вернулся, он заметил, что никто ничего и не делал с задержанным — все ждали его, лейтенанта.
Старшина Пятириков отозвал Зубанова в сторону:
— Константин Павлович, может, это не прокаженный?
Если бы старшина догадывался, как Зубанову хотелось, чтобы его подозрения сбылись! Но он не догадывался и продолжал развивать свои мысли дальше:
— А может, это и настоящий прокаженный, и турки пустили его через границу, чтобы отвлечь наше внимание от других участков.
Предположения Пятирикова заставили задуматься. Что если он прав? Пока тут они судят да рядят, где-нибудь пробирается настоящий шпион.
— Вы закрыли границу? — спросил Зубанов.
— Закрыл, Константин Павлович, и доложил коменданту.
— Нужен врач или фельдшер, — сказал Зубанов. — Позвоните в комендатуру.
— Долго придется ждать.
— А если попросить фельдшера из сельского медпункта?
— Фельдшер уехал.
Этот старшина знал все.
Зубанов был старшим в звании, и только ему было дано право решать: что делать с этим прокаженным. Он ждал совета от старшины. Еще сегодня утром он бы не позволил себе такого обращения, а сейчас спросил:
— Как же проверить, Иван Семенович?
Оба посмотрели на Наташу, и оба подумали об одном и том же.
— Вспомнил! Нужно колоть его иголкой, — сказал старшина. — Если это прокаженный, он не почувствует боли.
И он снял с себя фуражку, где у него всегда хранилась иголка, вынул ее и направился к забору.
— Назад, — тихо и властно сказал Зубанов. — Я сам.
Он хотел добавить, что уже прикасался к задержанному и теперь ему все равно, но к ним подходила Наташа.
— Проверю я, — сказала она. — И ты не можешь мне приказывать.
Голос ее был непривычно тверд.
— Но позволь… — попробовал было возразить Зубанов.
— Не позволю! — перебила Наташа и добавила мягче: — Я же врач, Костя.
Зубанов молчал.
— Разрешите послать за председателем колхоза Яманидзе? — обратился Пятириков. — Он знает турецкий язык.
Зубанов кивнул. Он думал о Наташе, все еще надеясь, что обойдется как-нибудь по-другому, без ее участия.
Но она уже вернулась в белом халате, хирургических перчатках и с медицинскими инструментами. Теперь она выглядела еще строже.
Она подошла к прокаженному и жестом попросила его встать. Тот встал. Нечто вроде улыбки появилось на бугристом покорном лице. Его никто не бил и не прогонял. Он снял пиджак и рубашку, кинул себе под ноги. Все тело его было в лиловых буграх, сочащихся гноем. Наташа подошла вплотную и стала осматривать эти бугры тщательно и неимоверно долго.
Хлопнув калиткой, вошел Яманидзе. На него никто не обратил внимания. Подойдя на цыпочках к Зубанову, он спросил шепотом:
— Генацвале, этого задержали?