Дозоры.Сборник. Книги 1-10
Шрифт:
Они вошли на первый слой. Туман струился над протокой, гладкой, будто подернутой льдом. Прямо впереди темнело строение вроде египетской пирамиды, только во много раз меньше. Тем не менее оно могло вместить их всех.
Семеро Темных и одна Светлая медленно двинулись к пирамиде.
Глава 1
Щелкнув кнопкой, Дмитрий выключил проектор. В классе оставалось единственное светлое пятно – призрачный огонек свечи, зажженной словесником. Свет ложился на его лицо снизу вверх, придавая зловещее выражение.
Хрупкое пламя трепетало, как маленький безумный паяц на стеариновом постаменте сброшенного кумира.
Английские стихи тоже звучали мрачно:
And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting On the pallid bust of Pallas just above my chamber door…Произношение
27
Воцарилась тишина. Потрескивание свечи наверняка долетало сейчас до самых дальних парт.
– Стихотворение переводили много раз. Однако почти вся звуковая игра при этом теряется: «Каркнул ворон: «Никогда!» В оригинале же оно похоже на длинное сложное заклинание.
Дмитрий закрыл томик. Пламя свечки дрогнуло.
– Романтики всегда видели как бы два мира. Один из них наш, со всем его несовершенством. Из этого мира они стремились вырваться в другой, незримый. Кто-то видел его идеальным, полным волшебства, как Джиннистан в «Крошке Цахесе» Гофмана. Но у Гофмана, я рассказывал, есть и страшные истории, где другой мир – это жуткий мир безумия. Эдгар По на него тут чем-то похож. Только По находил жуткое в общем-то в обыденном, как будто открывал сумеречный слой реальности. Тот же самый «Ворон» – это ведь могло быть и на самом деле. Ворона можно приручить и обучить нескольким словам. Один такой мог улететь от хозяина и случайно влететь в комнату героя. Да и герой в помутнении запросто мог принять за осмысленную речь воронье карканье. У По есть еще много совсем кошмарных рассказов, которые могли произойти в жизни. К примеру, «Преждевременные похороны». Там герой очень боится, что заснет летаргическим сном, а проснется уже в могиле. Тогда многие этого боялись, вскрытие же не проводилось. Даже гробы себе заказывали с колокольчиком и чуть ли не с вентиляцией. К тому же герой страдает от какой-то болезни, когда внезапно теряет сознание. И вот он однажды просыпается в темноте, сбоку – доска, сверху – доска, челюсть перевязана, как у покойника. Он понимает, что его похоронили без колокольчика. Тогда он начинает истошно кричать и вдруг слышит замогильный голос…
Дмитрий сделал паузу, а затем глухо произнес:
– «Это кто там орет?»
Класс грохнул. Огонек-паяц на свече словно присел от этого смеха, но через мгновение осмелел и затанцевал снова.
– Как выяснилось, герой заснул в трюме корабля где-то в углу, – закончил Дмитрий. – Все страхи и болезни после этого сняло как рукой.
– А челюсть перевязана почему? – Возглас принадлежал Юре Щукину.
– Он привык спать в ночном колпаке. Такой, с завязками под подбородком. – Словесник изобразил на себе. – Но колпака не было, и подвязал носовым платком.
– Небось бухал накануне! – с гоготом высказал
Дреер надавил еще кнопку и одновременно задул свечу.
Тяжелые черные шторы поползли вверх. Раннеоктябрьское солнце ворвалось в класс, будто размахивая рыжей тряпкой и разгоняя мороки двухсотлетней давности. Школьники хлопали глазами, выходя из оцепенения.
– К следующему занятию читаем «Падение дома Ашеров». – Дмитрий проследил взглядом, как растворяется дымок над свечным фитилем. – Всем ясно? Федотова спрошу с пристрастием.
– А чего?! – подал голос Федотов.
– У доски! – добавил словесник. – И «Ворон» наизусть в переводе Бальмонта!
Обиженную реплику приглушил звонок.
Класс заворочался, загремел отодвигаемыми стульями.
– Кто ноутбук не выключит – тот орангутанг с улицы Морг! – предупредил Дмитрий. – Фамилии на доске напишу. Надо ведь на ней что-то писать… Не хлопать крышками, я сказал!
Последние слова он почти что прокричал, стараясь перекрыть нарастающий гвалт перемены.
Однако наиболее мнительные развернулись у двери и пошли проверять, действительно ли все погасили.
Всем памятен был урок две недели назад. Дмитрий пришел в класс, чуть задержавшись. Включил свой терминал и только потом обратил внимание на странную, мертвенную тишину. Все сидели, закрыв рты, натужно дыша через нос и таращась на что-то за спиной словесника.
Дреер повернулся и увидел красиво стилизованную черную надпись на доске.
Вместо зеленой меловой доски в классе давно уже висела белая, с набором разноцветных маркеров, магнитиков и губкой. Никаких тряпок, ведра и скрипа. Тем не менее ею почти не пользовались, потому что тут же разместилась интерактивная, подключенная к учительскому терминалу.
Дмитрий молча и не торопясь подошел к «обычной» доске. Снял колпачок с красного маркера, будто передернул затвор пистолета. Добавил недостающую запятую, подчеркнув двумя чертами, потом зачеркнул неправильную «и», приписав сверху «е».
Фраза наверняка осталась тут от другого класса. Можно было себе представить, как народ с гомоном вваливается в кабинет, кто-то первый замечает надпись, толкает соседа в бок, и вот уже все беззвучно раскладываются, усаживаются и ждут.
Поразмыслив секунду, Дмитрий поставил еще восклицательный знак в конце. Перешел к интерактивной доске и начал писать: «Тема занятия…»
Класс, тяжко вздыхая, защелкал клавишами.
Дмитрий приписал: «Записи ведем в тетрадях!»
Раздался шелест.
«Карасев, к доске!»
Обреченный, но несгибаемый Карасев оторвался от ноутбука (а на парте их было два, казенный и его собственный). Лишенный виртуальных костылей, словно оторванный от пуповины, Карасев доковылял до интерактивной доски.
«Домашнее задание».
Карасев тоскливо посмотрел на всех, не нашел поддержки, кроме нескольких «хи-хи», взял маркер, словно это была восьмикилограммовая гантель, и начал отвечать письменно.
Дреер поборол в себе желание заставить еще и стихи писать наизусть.
Так в молчаливом покое, больше похожем на предгрозовое затишье, прошла где-то треть урока, когда…
…открылась дверь и на пороге возник замдиректора по учебно-воспитательной работе Саласар-Диего Варгас.
– Дмитрий Леонидович! – начал он, вдвинувшись в класс ровно наполовину. – Можно вас…
Раскатом хохота завуча вынесло обратно в коридор. Дмитрий даже выскочил следом, проверить – не лежит ли оглушенный Варгас на полу, раскинув руки. Но нет, тот нашелся стоящим вполне себе вертикально, только, кажется, в легком и понятном трансе. Как выяснилось, он даже забыл, что хотел сказать Дрееру. Лишь помнил что-то насчет педсовета.