Драгоценнее многих (Медицинские хроники)
Шрифт:
Епитимья оказалась тайной. Ночью, в зале инквизиционного суда, стоя в колеблющемся свете множества свечей, Везалий произнес отречение от всех вменяемых ему мнений и покаялся в том, что не имея злого умысла, по неосторожности зарезал капитана Рохелио де Касалья, вскрыв ему живому грудь и обнажив сердце.
Везалий отстоял назначенное число молитв и заказал двенадцать заупокойных месс в двенадцати церквях Мадрида. Последним требованием приговора было, чтобы преступник, виновный
Через месяц Везалий был в Брюсселе. Он оставил Анну с маленькой Марией у родственников и отправился в путь. В Испанию он твердо решил не возвращаться, хотя там осталось все его имущество, из королевства его выпустили нищего, как жителя Сори. Но прежде, чем заново устраивать жизнь, нужно совершить путешествие в Палестину. Открытое непослушание опасно, даже если Испания в ста милях от тебя.
Дорога шла через Париж. Здесь не осталось уже никого из старых знакомых. Везалий задержался во французской столице на один только день, чтобы отыскать на кладбище для бедных могилу доктора медицины, королевского консультанта, профессора Якоба Сильвиуса. Даже на собственные похороны автор «Наставления бедным студентам медикам» пожалел денег. Простая известковая плита, никаких украшений. На гладком камне какой-то насмешливый парижанин успел выцарапать эпиграмму:
Сильвиус здесь погребен,Ничего он не делал бесплатно.Умер – бесплатно,И больно ему от того.Тот, кто хорошо знал обстоятельства жизни старого профессора, не стал бы укорять его за этот недостаток.
– Прости, учитель, – сказал Везалий, – но я не мог иначе. Теперь, когда ты там, где нет места ложному, ты знаешь это. Знаешь и то, что сам тоже много виноват передо мной.
Еще из Мадрида Везалий послал письма в Венецию. Одно Фаллопию, с благодарностью за присланные «Анатомические наблюдения», другое – Тиеполо – венецианскому посланнику при испанском дворе, через которого Андрей все годы поддерживал связь с остальным миром. Во втором письме он просил ходатайствовать перед сенатом о предоставлении ему какого-либо места.
В Венеции Андрей узнал, что писал мертвым. Случайный порез во время вскрытия лишил жизни неутомимого Габриэля Фаллопия, а Тиеполо умер еще раньше, во время вспышки холеры.
И все же венецианцы не побоялись принять опального медика, испанский король не указчик городу, вольность которого
Дело оставалось за малым – прежде нужно съездить в Иерусалим. Покрытый бесчестием лжец, не сдержавший торжественной клятвы, не может претендовать на уважение учеников.
До Иерусалима Везалий добрался благополучно, но на обратном пути начались неприятности. Корабль попал в бурю, дважды его относило к турецким берегам. Это было не так страшно, хозяина-венецианца охранял от пленения договор, заключенный республикой, а вот Андрей очень плохо переносил бурное плавание. От непрерывной качки его мутило, желудок отказывался принимать пищу, болела голова. На третий день Везалий окончательно слег.
Но даже в бреду его не оставляло нетерпеливое ожидание. Скорее! Завтра, а быть может и сегодня, начнется новая жизнь, вернее возобновится жизнь старая. Шесть лет он пробыл в аду. «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Но сказано и другое: «Нет дороги непроходимой для доблести». В Падую он возвратится сильнее, чем был, с новыми планами и жаждой работы. Из Иерусалима он везет не мощи и реликвии, а собрание арабских и греческих рукописей, которые ждут переводчика и издателя.
Сколько впереди трудов!
Ему было очень плохо, но все же, превозмогая себя, Везалий выбрался на палубу. Пронизывающий ветер гнал по морю пену. Толстобокий купеческий корабль грузно переваливался с волны на волну.
– Скоро ли Италия? – спросил Везалий у корабельщика.
– Какая к дьяволу Италия! – крикнул тот. – Это остров Зант, он под ветром, а на нас идет шквал. Если мы не удержимся вдали от берега, за наши шкуры я не дам и дырявой греческой драхмы!
С высокой кормы купца раздались частые удары колокола.
Смутно, как о чем-то отвлеченном, Везалий подумал, что за свою жизнь так и не научился плавать.
– Сударь! – крикнул капитан. – Ступайте лучше в каюту!
– Ничего, – сказал Везалий. – Invia virtuti nulla est via! [3]
Рванул ветер. Мощный с белым гребнем на верхушке вал тяжело ударил в борт корабля.
3
Нет дороги непроходимой для доблести (лат.).