Драгоценность в черепе
Шрифт:
Он сделал два шага по кварцевым плитам причала, споткнулся и упал на колено. Охранники, по одному с каждой стороны, подняли его и, поддерживая, помогли добраться до черной стены, возвышающейся над причалом. В стене была маленькая зарешеченная дверь, охраняемая солдатами в масках. Тюрьмами Лондры заведовал Орден Вепря. Стражники обменялись между собой несколькими словами на таинственном хрюкающем языке своего Ордена, и один из них, засмеявшись, схватил Хокмуна за руку и впихнул в открывшуюся дверь.
Внутри было темно. Дверь захлопнулась за ним, и на несколько секунд пленник остался один. Затем в слабом, проникающем из-под двери, свете он увидел маску Вепря, но более изысканную, чем у стражников. Потом появилась другая маска, за ней - еще одна. Хокмуна схватили и потащили по дурно пахнущим темным коридорам тюрьмы. Он знал, что жизнь его кончена и нимало не беспокоился об этом.
Потом он услышал, как открывается другая дверь. Хокмуна втолкнули в крошечную комнатушку, и вскоре до него донесся скрип задвигаемого засова.
Стены и каменный пол камеры были покрыты липкой пленкой грязи. В воздухе чувствовался зловонный запах. Хокмун сначала стоял, прислонившись к стене, а затем постепенно сполз на пол. Уснул ли он или потерял сознание, Дориан Хокмун не знал, но глаза его закрылись, и пришло столь желанное забытье.
Всего неделю назад он был героем Кельна, борцом против агрессоров, храбрым воином, человеком недюжинной силы и острого ума. Сейчас же люди Империи превратили его в животное - животное, у которого не осталось ничего, даже желания жить. Человек менее знатный, чем он, возможно и смог бы, подогреваемый ненавистью, обдумывать пути спасения, но Хокмун, потеряв все, уже ничего не хотел.
Может быть, он сумеет очнуться и выйти из этого состояния. Но даже если это и произойдет, он уже станет совсем другим человеком, совершенно непохожим на того Дориана Хокмуна, что сражался с таким мастерством и дерзостью в битве за Кельн.
2. СДЕЛКА
Свет факела и блеск звериных масок - ехидная свинья и оскалившийся волк; красный и черный металл; бриллиантово-белые и сапфирово-голубые насмешливые глаза. Резкий шорох плащей и торопливый шепот.
Хокмун слабо вздохнул и закрыл глаза, затем, когда шаги раздались уже совсем близко, вновь открыл их и увидел склонившегося над ним Волка. Жар поднесенного факела обжигал лицо, но Хокмун даже не пытался отвернуться.
Волк выпрямился и сказал Вепрю:
– С ним сейчас бесполезно разговаривать. Накормите и вымойте его. Пусть он немного придет в себя.
Вепрь и Волк ушли, дверь хлопнула, и Хокмун закрыл глаза.
Очнувшись, он увидел, что его несут по освещенному факелами узкому коридору, а потом он очутился в небольшой ярко освещенной лампами комнате, где стояла покрытая дорогими мехами и шелком кровать; резной столик ломился от всевозможной снеди, в углу возвышалась сделанная из какого-то блестящего желтого металла ванна, наполненная горячей водой. Его уже ждали две девушки-рабыни.
С Хокмуна сняли цепи, одежду и осторожно положили его в воду. Кожу немилосердно саднило, когда рабыни, касаясь мягкими, нежными руками, мыли его. Потом его побрили и подстригли. Хокмун едва воспринимал все происходящее с ним. Он неподвижно лежал, уставившись бессмысленным взором в пестрый мозаичный потолок. Он позволил одеть себя в мягкое тонкое белье, шелковую рубашку и бархатные штаны, и постепенно чувство блаженства, пока еще очень слабое, зашевелилось в нем. Но когда его усадили за стол и впихнули в рот какой-то фрукт, желудок его сжался, и герцога вырвало желчью. Ему дали немного теплого молока со снотворным и уложили в постель. Потом все ушли, оставив лишь одну рабыню для присмотра за ним.
Прошло несколько дней, прежде чем Хокмун начал принимать пищу и осознавать роскошь своего нынешнего положения. В его распоряжении были книги и женщины, но он пока не желал ни того, ни другого.
Хокмуну потребовалось немало времени, чтобы напрячь свою память и вспомнить о прошлой жизни. Правда, теперь та жизнь представлялась ему полузабытым сном. Он открыл как-то книгу, и буквы показались ему совершенно незнакомыми, хотя разбирал он их достаточно хорошо. Просто они казались ему бессмысленными, а в словах и предложениях отсутствовали определенность и значимость, хотя книга была написана одним из почитаемых когда-то Хокмуном философов. Он пожал плечами и бросил книгу на стол. К нему подбежала одна из девушек-рабынь и, прижавшись, погладила его по щеке. Он мягко отстранил ее, подошел к кровати и улегся, положив под голову руки. Потом он спросил:
– Почему я здесь?
Это были первые произнесенные им слова со времени прибытия в Гранбретанию.
– О, господин, я не знаю. Но вы, кажется, очень почетный узник.
– Да, на потеху лордам Гранбретании.
Хокмун говорил без всяких эмоций. Голос его был ровным и спокойным. Даже слова, которые он произносил, казались ему странными. Он посмотрел пустыми, остекленевшими глазами на девушку, и та задрожала. Это была блондинка, с длинными пышными волосами и хорошей фигурой; судя по акценту, родом из Скандии.
– Я знаю только то, господин, что должна выполнять любое ваше желание.
Хокмун слегка кивнул и обвел взором комнату.
– Можно догадаться, для чего они готовят меня, - тихо пробормотал он.
В комнате не было окон, но воздух был немного сыроватым, и поэтому Хокмун решил, что помещение находится под землей. Он отсчитывал время по лампам - ему казалось, что их заправляют один раз в день. И по его подсчетам, он провел здесь уже две недели, прежде чем снова увидел Волка.
Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел высокий человек, затянутый с головы до ног в черную кожу и вооруженный длинным, широким мечом с черной рукояткой. Из-под маски донесся приятный мелодичный голос тот самый, что Хокмун слышал тогда, в полуобморочном состоянии.
– Ну, наш узник выглядит совсем неплохо.
Рабыни низко поклонились и исчезли. Хокмун, ловко подпрыгнув, соскочил с кровати.
– Замечательно. Вы в отличной форме, герцог Кельнский.
– Да, ничего.
Он беззастенчиво зевнул и, решив что мало проку в топтании на месте, вернулся к своему прежнему положению на кровати.
– Я полагаю, вы знаете, кто я такой, - сказал Волк с ноткой нетерпения в голосе.
– Нет.
– И не догадываетесь?
Хокмун не ответил.