Драгоценности Парижа [СИ]
Шрифт:
Сотня расположилась на просторной лужайке, одним боком прилегавшей к берегу Сены, а другим упиравшейся в корявый лесок, за которым розовели дома местных жителей. Когда–то на этом месте было болото, и хотя земля оставалась влажной, граждане путем множества сточных канавок, осушили его и даже разметили под новые постройки. Фурштатам не потребовалось забивать колышки, чтобы было к чему привязывать лошадей, они вокруг торчали во множестве. Друзья остановились напротив ставки сотника с воткнутой в землю пикой с конским крашеным хвостом. Дарган соскочил с седла, бросив поводья подружке, подошел к наспех собранному столу, состоящему из подстилки и разложенных на ней кусков хлеба с сыром и жаренным мясом. Дядюка Назар возлежал на свернутой в тугой валик мохнатой бурке. Заметив прибывших, он зыркнул на них черными глазами из–под завитков смоляной папахи:
— А вот и Даргашка объявился, наш дорогой висельник, — радостно воскликнул он, призывая окруживших его казаков обратить на событие внимание. — Оклемался от царского указу, родственничек?
— Я не дюже волновался, — ухмыльнулся Дарган. — Если бы в комендатуре удумали что серьезное, ни в жисть не отпустили бы.
— А чего ж ты дожидался — удумают — не удумают. Надо было укорачивать черкеску, да барсом прыгать на холку любому коню, — подмигнул друг сотника заторможенный в звании подъесаул Ряднов.
— А мамзельку куда, с моста и в Сену, как донской казак Стенька Разин? — догадался сотник. — Из–за нее он и отдался в руки патрулям. Так, Даргашка?
Дарган покосился на невесту, на полную добра сакву и промолчал. Ему не терпелось получить бумаги и покинуть расположение сотни. Ко всему, было неудобно чувствовать себя провинившимся не по ратному делу, а по бабьему, на которое, случись оно в России, никто бы бровью не повел. Но у станичников мнение было свое, к тому же, они знали характер нарушителя: никто в мыслях не допускал, что Дарган без боя мог поддаться гусарам. Поставив еще одну кружку, дядюка Назар указал на место подле себя:
— Располагайся, победу над Наполеоном Буонапартием отметим, чтобы мусью забыли дорогу в наши края, — сказал он, просветил. — Слыхал, царь–батюшка атамана Платова произвел в генералы и пожаловал ему титул графа?
— Откуда, — нахмурился Дарган. — Я ж уехал собираться в дорогу.
— Англицкий король пригласил донца к себе на ихние острова в гости, — добавил кто–то из казаков. — Обещал наградить орденом и вручить лыцарский меч.
— А донцы решили отлить атаману памятник и установить его в Новочеркассе, — дополнил сотник. — Вот как воевать надо, а ты по бабам.
— Дайте приткнуться и Гонтарю, чтобы не толокся вокруг да около, — позаботился подъесаул.
Гонтарь нырнул между казаками, потянулся рукой к куску жареного мяса, и отдернул ее под негласным запретом старых вояк. Дарган снова покосился на девушку, на переметную суму:
— Дорога у нас дальняя, успеть бы к ночи до какого ночлега добраться, — он проглотил слюну. — Дядюка Назар, я к тебе за бумагами и за пропуском. Не держал бы ты нас, я свою песню спел.
— Наполеона помянуть не желаешь? — уставился на него сотник, соображая, что без невесты родственник пировать не сядет. Но женщине за мужским столом места не предусматривалось.
— Сколько этих наполеонов было и будет, — упрямо нагнул голову Дарган. — Отпускай, дядюка Назар, неудобно мне тут торчать.
— Ты ж не украл, не сразбойничал… — сотник пригладил черные усы, подумал, что с расставанием, как с похоронами, затягивать не след. — Твоя воля. Гонтарь, наложи ему в сакву провианту, да набери отряд и проводи дружка до выезда с Парижа, — он вскочил на ноги, обнял молодого станичника, три раза поцеловал. — Но кружку чихиря ты все ж осуши. За победу.
— А вторую на дорожку и за здравие тех, кто остается нести службу, — наполняя объемистую чапуру чихирем, подхватил подъесаул Ряднов.
— А сладким каором из ихнего города Каор ты закусишь, Бог любит троицу, — добавил Черноус, шустро отыскал походную фляжку. — И с собой плеснем, не жалко.
Распушив полы черкесок, отряд терских казаков в сбитых на затылки лохматых папахах вихрем пронесся по усаженным каштанами парижским улочкам. Шашки стучали ножнами по никогда не чищенным сапогам, на тонких ремнях блестели широкие кинжалы, за плечами прыгали ружейные дула. Вид у темных лицом усатых воинов со сверкавшими из–под завитков шерсти белками был непривычным для этих мест, диковатым. И странной казалась скакавшая рядом с широкоплечим наездником фигурка девушки в голубой безрукавке и красном платье. Отброшенные воздухом назад длинные светлые волосы открывали белое лицо красивой европейки, неизвестно какими ветрами занесенной в первобытную орду. Она бы походила на поднявшую французов против англичан народную освободительницу жанну Д, Арк, если бы за ней мчались всадники ликом посветлее. Прохожие останавливались, смотрели вслед стремительно тающему на глазах отряду, на губах появлялись недоуменные улыбки. Ни один из патрулей не решился преградить путь похожему на выпущенную из арбалета черную стрелу небольшому отряду, пока он сам не встал как вкопанный на окраине города. Впереди лежала мощеная камнем дорога, которая скрывалась в темневшем на горизонте лесном массиве.
— Дальше скачите сами, — втыкая нагайку за голенище сапога, рывком осадил дончака Гонтарь. — Не забудь, Дарган, о чем договорились.
— Не забуду, Гонтарь, даю слово, — Дарган смахнул рукавом пот со лба. — Думаю, ближе к зиме и вы вернетесь.
— Этого нам не ведомо. Передавай добрые слова родным и близким, всем станичникам.
— Передам, братья казаки.
— Саул бул, Дарган.
Всадники понеслись обратно, из–под копыт взмыленных коней в разные стороны брызнули ослепительные искры. Вскоре от отряда остался только запах терпкого лошадиного духа, да улетающий в никуда дробный стук, но и он быстро затерялся в лабиринтах столицы бывшей империи. Посмотрев на спутницу, Дарган провел рукой по щекам, он не спросил, почему невеста не захотела прощаться с родными, почему не взяла с собой самое необходимое. Он понимал, что родители не отпустили бы ее, а ухажор в который раз попытался бы удержать. Девушка тоже не горела желанием выказывать чувства, под высоко поднятыми бровями продолжало пылать единожды вспыхнувшее пламя любви к избраннику. Дарган засмеялся, указал рукой на дорогу:
— Тогда в путь, а удачу мы поймаем сами. Ви, мадемуазель Софи? Теперь я буду звать тебя Софьей, моей Софьюшкой.
— Ви, месье Д, Арган, — немедленно отозвалась она. Повторила. — Тогда путь, удачью… самьи.
— Ты это, учи русскую азбуку, а то заявишься в станицу чурка чуркой, — добродушно выговорил Дарган. — Наши скурехи драчливые, все волосы на голове выдерут.
— Ви, месье…
Дарган гнал кабардинца до тех пор, пока солнечный диск наполовину не опустился за горизонт. Дончак не отставал, расфыркивая пену по сторонам, конь лишь громко екал селезенкой — его давно не выводили на прогулки. Но сидевшая на нем всадница притомилась, это было видно по бледному лицу и темным кругам под глазами. И когда свернули с дороги в небольшую рощицу, она облегченно вздохнула. Спрыгнув с седла, Дарган снял переметную суму, стреножил кабардинцу ноги и отпустил на небольшую поляну. Только после этого он подставил плечо, помогая невесте сойти на землю, девушка сразу повалилась в траву. Накинув путы и на дончака, Дарган подпустил его к своему коню. Последние лучи позолотили верхушки деревьев, в роще замолкали птичьи голоса. Раздернув ремни на сакве, казак достал хлеб, мясо, сыр, вареные яйца с картошкой, разложил продукты на попоне.
— Ешь, — мягко полуприказал он невесте. — А потом я укрою тебя буркой и ты поспишь. Погода вон какая теплая.
— Ви, месье Д, Арган, ла мур…
Девушка подползла к наспех собранному столу, запихнула в рот кусок хлеба с мясом, уставясь в одну точку, принялась медленно жевать. Лицо подергивалось болезненными судорогами. Глядя на ее страдания, Дарган лишь насмешливо морщил нос. Когда с едой было покончено, он сложил попону и бросил ее под дерево. Потом рывком задрал платье на спутнице, не успела она выразить протест беспардонным вторжением, крепкими пальцами взялся разминать мышцы на ее ногах. Затем раскинул бурку, перенес подружку на нее, подсунув ей под голову все ту же попону. Убедившись, что она провалилась в сон, разжег небольшой костерок, вытащил из саквы мешок с драгоценностями. То, что увидел, заставило напрячься снова. В ларце лежали, в основном, золотые монеты, среди которых попадались серьги и кольца с камешками и без них. Внизу отдавали голубизной бусы из крупного жемчуга, оправленного в золото и серебро, а в одном из углов светился глубоким небесным светом оправленный в серебряную сетку с кольцом на верху необычный камень едва не с голубиное яйцо. Он притягивал внимание сильнее, чем остальные изделия, словно в нем таилась какая–то + магическая сила. Но сначала Дарган стал по очереди натягивать на пальцы кольца с печатками, сравнивая их с подаренным императором перстнем. Они оказались не одинаковыми, с вензелями, с печатями и без них, но все без исключения по красоте не уступали государеву подарку.