Драгоценный дар

Хьюстон,

Он возненавидел Пин Морган-Стрэнд с первого взгляда.

Не слишком удачное начало для собеседования с работодателем, подумал Ари Раппапорт. Он стоял в дверях кабинета Пич и ждал, когда она соизволит его заметить. Она изучала содержимое какой-то папки. Наверное, его личное дело.

Ее внешность заставила его поморщиться — будто пальцем провели по стеклу. От нее так и пахло деньгами — большими деньгами — техасскими деньгами.

Что и говорить — выглядела она шикарно. Костюм наверняка от Шанель. И духи тоже. Ее ногти, кроваво-красные и такие длинные, что ими мог бы гордиться китайский мандарин, красноречиво говорили о том, что за всю свою жизнь она ни секунды не занималась тяжелым трудом. И вообще каким-нибудь трудом. А ее волосы — светло-русые — были именно того розоватого оттенка, который в этом месяце считался супермодным. И уж конечно, прическа ее была выше всяких похвал.

Но больше всего его поразила ее женственность. Это была та терпкая, резкая женственность, с которой сталкиваешься разве что в очень дорогих (или очень дешевых) ночных барах. Пич Морган-Стрэнд излучала женственность столь же явственно, как самка-насекомое испускает феромоны. Несмотря на весь ее лоск, в ней было что-то волнующее, необузданное. Необычайно сексуальное.

Он думал, что никогда больше не почувствует этого. И ему очень не нравились ощущение болезненной пустоты в области сердца и щекочущее покалывание в чреслах. «Черти бы ее взяли, — сердито подумал Ари. — И я тоже хорош. Нашел о чем думать, когда решается вопрос о месте главного редактора в ее журнале!»

Он почти уже решил убраться отсюда, но тут она подняла глаза. В них сияло и переливалось изменчивое море. Сегодня они были зелеными, в цвет ее изумрудного наряда. А завтра они станут синими или серыми, и даже фиалковыми, в зависимости от того, что она наденет. Однако гораздо больше, чем цвет глаз, его поразило их выражение.

Ранимые. Грустные. Любопытные. Серьезные. Очень умные.

Он принадлежал к тем журналистам, которые пишут кратко и точно, но сейчас не мог подобрать то единственное слово, что правильно бы описало выражение ее глаз.

Она встала, обошла стол и протянула руку:

— Очень рада познакомиться с вами, мистер Раппапорт.

Ее голос обволакивал Ари, словно сладкий, густой сотовый мед. Рукопожатие оказалось неожиданно крепким. И прохладным. А вот его собственные ладони были влажными.

Она была крупнее, чем он предположил вначале — вероятно, носила десятый размер, — и ниже ростом. Как раз ему по плечо. И при этом она как-то умудрялась смотреть на него сверху вниз.

Берт Ханраан сказал, что она на шесть лет старше его. А ему тридцать один. Однако выглядела она гораздо моложе.

— Я тоже рад с вами познакомиться, миссис… — Он запнулся, не зная, какое обращение она предпочитает — миссис Стрэнд или миссис Морган-Стрэнд. Черт побери всех этих «свободных» женщин, пишущих свои имена через дефис, подумал он. Настроение у него совсем испортилось, и он хмуро закончил: —…миссис Морган-Стрэнд.

Ее веселый смех застал его врасплох.

— Невозможно произнести, да? Мой муж Герберт хотел, чтобы я оставила девичью фамилию. Сказал, что хочет, чтобы весь мир знал, как он гордится тем, что женился на дочери сенатора Моргана. Но друзья зовут меня Пич. Надеюсь, вы не будете возражать, если я стану звать вас Эри?

Он возражал.

Она произнесла Э-ри вместо А-ри. Он приклеил на губы некое подобие улыбки и поправил:

— Ари.

— Необычное имя, — сказала она и повела его к дивану, на вид очень дорогому. Кожа. Настоящая, не подделка. Похоже, итальянская.

Однако он здесь не затем, чтобы болтать о дорогой мебели и итальянской коже. Ему нужна работа, а не лучший друг.

— Еврейское, — объяснил он и подумал, что убежит без оглядки, если она скажет, что некоторые из ее лучших друзей — евреи. — Оно означает Лев.

Миссис Морган опустилась на низенький диван и жестом указала ему на стоящее рядом кресло. Опытный администратор никогда не допустил бы подобной ошибки. Она подчеркнула разницу в их росте — в его пользу. Он смотрел на ее макушку. Если только она каждый день не подкрашивает волосы, то рыжий — ее естественный цвет. «Интересно, — подумал он, — а внизу живота у нее волосы такого же цвета?» — и почувствовал, как вспыхнуло его лицо при этой мысли.

— Я прочла ваше досье, — сказала она, — оно производит большое впечатление. Только у меня один вопрос. Почему журналист — обладатель Пулитцеровской премии — хочет руководить таким небольшим провинциальным журналом, как «Техас изнутри»?

Ари не хотелось оскорблять ее, сказав, что считает эту работу синекурой. И будь он проклят, если начнет объяснять, почему больше никогда не вернется к прежней работе — работе журналиста, занимающегося расследованиями. Но солгать он тоже не мог. Врать у него никогда не получалось.

— У меня больше нет карточки АРР.

— Что это такое?

Он застонал про себя. А еще называет себя издателем.

— Это Ассоциация репортеров и редакторов, занимающихся журналистскими расследованиями. Послушайте, миссис… э… Пич, я уже три года не работаю, и у меня кончились деньги. Ваш шеф отдела искусств, Берт Ханраан, сказал мне, что вам нужен главный редактор, — и вот я здесь.

— Вы всегда идете так напрямик, Ари? — На этот раз она правильно произнесла его имя.

— Да. Это часто избавляет от ненужных проблем.

«Избавляет от проблем, как бы не так», — подумала Пич, стараясь сохранять спокойствие и невозмутимость. Она читала в глазах Ари боль так же ясно, как и в глазах своих сыновей, когда они приходили к ней с разбитыми коленками и сердцами.

У нее возникло внезапное желание обнять Ари, крепко прижать к себе и прошептать на ушко те ласковые слова, какими исцеляла она своих мальчиков. Однако она подозревала, что ничто в мире не сможет исцелить этого человека.