Драгоценный дар
Шрифт:
— Я не отдыхать ездила. Я занималась расследованием.
— Для статьи в «Техасе изнутри»?
— Для себя. Неприятности у моего отца начались вскоре после того, как он побывал на открытии в «Заповеднике». Я подумала, что там могло произойти что-то важное.
— Надо отдать вам должное, Пич. У вас богатое воображение.
— Предпочитаю называть это интуицией. Я не забыла последние слова отца. И собираюсь продолжать свои поиски, пока не выясню, что он имел в виду.
Рэндольф почувствовал, как его сердце совершило кульбит, чуть не выпрыгнув из груди. Ну почему ей не
— Вы подозреваете кого-нибудь?
— В моем списке половина Вашингтона.
Сердце забилось у него прямо в горле.
— Пич, это уже не шутки. Если вы будете продолжать в том же духе, для вас это может плохо кончиться.
— Ой, не беспокойтесь так обо мне, Рэндольф. А то, не дай Бог, у вас поднимется давление, — произнесла Пич приторно-сладким голосом.
— Я уже говорил вам, мне не безразличны вы и ваша мать. Ваш отец так много сделал для меня.
Он криво усмехнулся, подумав о том, как много сделал для него Блэкджек. Добрая часть состояния Блэкджека оказалась на его счету в банке. Блэкджек называл это шантажом. Рэндольф предпочитал именовать это как «делиться с друзьями».
Пич проницательна, следует отдать ей должное, раз она узнала про «Заповедник». Но ее проницательности не хватит, чтобы узнать всю правду.
— Надеюсь, вы послушаетесь совета старого друга и прекратите свое так называемое расследование. Если бы ваш отец был жив, он бы это не одобрил.
— О, неужели? Как вы смеете так самоуверенно судить о намерениях отца, если весь последний год вы были с ним на ножах?
— Наши разногласия носили политический характер, а не личный, — возразил он. — Я считал, что он совершил большую ошибку, покинув демократическую партию, и я много раз говорил ему об этом. Можете представить, как он это воспринимал. Он считал, что существует лишь одно мнение. Его собственное. Он не выносил, если ему говорили, что он не прав. Я уже подумывал о том, чтобы уйти, но тут… — Рэндольф подпустил дрожи в голос, — …тут он умер. Теперь я жалею, что не был более настойчив. Если бы он меня послушался, то был бы сегодня жив. Ваш отец был уже не молод, и то сильнейшее напряжение, в котором он находился после выхода из партии, в конце концов убило его.
Она молчала. Рэндольф надеялся, что она купилась на его рассуждения. А почему бы и нет? Самая правдоподобная ложь всегда основывается на правде.
— Прямо целая лекция, — наконец заговорила Пич. — Вы меня почти убедили. Сколько раз вы репетировали эту речь, пока не получилось как надо?
— Боюсь, я вас не понимаю, Пич. Что-то вы сегодня не в духе. У вас что, какие-то неприятности? Может, в личной жизни? Может, вам стоит с кем-нибудь поговорить?
— А может, вы не будете совать свой нос в чужие дела?
Сперлинг с тоской подумал, что она и есть его дело. Он так надеялся, что она обо всем забыла, а теперь придется снова звонить своим работодателям и сообщать им, что Пич может им угрожать.
— Пожалуйста, передайте матери мой горячий привет. Если я когда-нибудь смогу быть вам полезным, обращайтесь ко мне без всяких колебаний.
Он положил трубку, затем набрал номер в Вашингтоне. Он слушал гудки и
Когда голос в трубке замолчал, Пич почувствовала облегчение. Разговаривать с Рэндольфом было все равно что смотреться в кривое зеркало. Он умел так все исказить, придать новый, неожиданный ракурс, что у нее начинала кружиться голова.
Она спрятала в карман карточку агента, подошла к столу и задумалась. Неужели она выставляет себя на посмешище, пытаясь выяснить, что хотел сказать отец? Неужели ее заставила заняться расследованием лишь скука, как намекал Ари? Она размышляла об этом полчаса, но так и не пришла к какому-нибудь выводу.
Хлопнула входная дверь.
— Пич, дорогая, ты уже приехала? — раздался голос матери.
— Я в кабинете, — отозвалась Пич.
— Я так рада, что ты вернулась! — воскликнула Белла, входя в комнату. — Думала, ты еще задержишься. Ты, наверное, слышала о Берте?
— Нет, я ничего не слышала. Это связано с журналом?
— О Господи, так ты ничего не знаешь! Об этом передавали по всем местным новостям.
— О чем передавали?
— О Берте.
— Это связано с его работой? С фотографиями?
— Нет, работа тут ни при чем. Сядь, а я приготовлю тебе выпить. Тебе это будет необходимо.
Белла налила в бокал коньяк и сунула его Пич.
— Я не смотрела телевизор со времени своего отъезда, — сказала Пич. — Скажи наконец, что случилось?
— Два дня назад кто-то стрелял в Берта.
Пич ахнула:
— Стрелял? Пиф-паф, и ты готов, в этом смысле?
— Именно так. Он ехал за мной, чтобы отвезти поужинать, когда кто-то выстрелил в него.
Белла права. Ей действительно необходимо выпить. Пич сделала большой глоток. Жидкость обожгла ей горло, согрела похолодевшее сердце и вызвала обманчивое ощущение благополучия.
— Зачем кому-то убивать Берта? Он один из самых славных людей на свете. Он… то есть с ним все будет хорошо? — спросила Пич запинаясь.
Белла присела рядом и нежно погладила Пич по голове, как тогда, когда Пич была маленькой. Этот нежный жест чуть не доконал Пич. Она почувствовала, как глаза наполняются слезами — за Берта, за себя, за всех несчастных, потерянных, одиноких людей в мире.
— С ним все хорошо. Я только что из больницы, он уже донимает врачей просьбами его выпустить. Конечно, некоторое время его еще подержат, учитывая серьезность ранения и большую потерю крови.
— Полиция выяснила, кто это сделал?
Белла покачала головой:
— Никто ничего не видел. А Берт помнит только, как сверкнуло дуло пистолета.
Ари стоял в ожидании одного из лифтов в Центре Аллена, когда кто-то подошел к нему сзади. Он обернулся и увидел Синди Даунинг, держащую в руках плюшевую игрушку — необычайно уродливого пурпурного динозавра с широкой пастью.
— Я так рада, что догнала вас, пока вы не ушли. Звонила в больницу, чтобы узнать, как себя чувствует Берт, но они мне ничего не сказали. Я принесла это ему, чтобы развеселить, — произнесла она, показывая ему игрушку.