Драгоценный камень
Шрифт:
— Более или менее! — засмеялся Андрей.
— Разумеется, — продолжал Вылю Власев, — самое радостное — это то, что район богат медью. То есть исследование доказывает, что мои предположения правильны. Я составлю рапорт начальству и предложу выслать сюда бурильщиков.
— А для меня не потребуете наказания? — спросил Андрей.
Вылю Власев задумался. Он перевернул пустую кофейную чашечку и подержал ее над блюдцем; потом стал рассеянно рассматривать узоры, образованные на дне чашки кофейной гущей.
— Твой случай достаточно сложен, — сказал он. — Я считаю, что ты заслуживаешь и наказания и поощрения. Скажем, сорок процентов наказания и шестьдесят процентов поощрения. Я похвалил бы тебя за то, что из шестидесяти четырех проб только одна фальшивая. И я наказал бы тебя за твой сумасшедший энтузиазм. Собственно говоря, чего ты добился этим необдуманным штурмом? Истощил силы и свои и товарища, расстроил мои планы. Я предусмотрел для исследования этого района четырнадцать дней, а ты кончил за семь.
— Прямо беда, — вздохнул Андрей.
— Именно, — кивнул Вылю Власев. — В известном смысле — беда. Наша исследовательская работа требует ритмичности, требует, чтобы все было предварительно указано, уточнено и предусмотрено. А ты ставишь меня перед свершившимся фактом, сбиваешь весь мой график! Что останется от этого графика, если никто не будет считаться с предусмотренными мной сроками? Тогда вообще не будет графика. Наступит путаница, хаос. Вообще — анархия и нигилизм.
— Плохо, — вздохнул Андрей и едва удержался, чтобы не засмеяться вслух.
Вылю Власев помолчал.
— Вот что, — сказал он наконец, и физиономия его посветлела. — Я признаю, что район действительно обследован, но я сделаю это пятнадцатого июля, то есть через шесть дней. Таким образом, ритмичность будет сохранена, и график не подвергнется никаким изменениям. Во всем будет соблюден строжайший порядок.
— Когда мы вернемся в Софию, — сказал Андрей, — я воздам должное вашему социалистическому методу работы — расскажу о нем руководящим товарищам.
Он сделал ударение на слове «социалистическому», но руководитель бригады, видимо, не понял, в чем смысл этого ударения, и даже улыбнулся Андрею.
— Нехорошо хвалить своих начальников, — сказал он.
— Буду ли я их хвалить и как я буду их хвалить — это уж мое дело. — Андрей встал. — Я свободен?
Лицо его вытянулось, как будто от ответа на этот вопрос зависело что-то очень важное, зависела вся его жизнь.
— Да, делай, что хочешь! — Вылю Власев развел руками. — Все другие группы укомплектованы, работают, и, если я тебя прикомандирую к одной из них, ты своим сумасшедшим энтузиазмом только расстроишь у них дисциплину и собьешь их с толку. Никто не сможет войти в твой темп, потому что там нет Делчо Эневых, которых ты мог бы водить за нос, а есть трезвые люди со спокойными нервами, не склонные ни к какому авантюризму. Нет, я тебе говорю — лучше и не просись к ним. Я ничего подобного не допущу!
— Я очень огорчен! — с облегчением вздохнул Андрей. — Но как вы скажете — так и будет. Я повинуюсь.
— Так-так! — Вылю Власев окинул юношу довольным взглядом и потер руки. — Ты и должен слушаться! В тебе есть примесь летучего темперамента. А добрые советы солидных людей — это нечто вроде химического катализатора. Они ускорят выгорание этой летучей примеси в твоем характере, и со временем ты станешь зрелым, положительным человеком. Вот так. А сейчас ты свободен, и я бы не хотел, чтобы ты обременял меня заботами. У меня неприятных забот и так больше чем достаточно. О тебе я вспомню пятнадцатого июля утром.
Андрей, не торопясь, вышел из палатки, но, едва сделав несколько шагов, побежал, будто кто-то его преследовал. У себя в палатке он схватил ранец и все так же бегом примчался к лаборантке.
— Ты ведь начальник склада? — спросил он и, не дожидаясь ответа, принялся перечислять: — Мне нужны: альпинистская веревка, десять стальных скоб, молоток, чтоб их забивать. Геологический молоток у меня есть, вот, — он похлопал по ранцу. — Еще пакетик сухарей, немножко кофе и сахару — и больше ничего. Быстро! Быстро, пока Вылю Власеву не пришла в голову другая идея!
А она смотрела на него широко открытыми, недоумевающими глазами и молчала. Всю ночь она анализировала его пробы, и руки у нее дрожали от усталости.
— Давай, милая, не копайся! — нетерпеливо подгонял ее Андрей.
В это слово «милая» он не вложил никакого чувства, но для девушки оно прозвучало настоящей лаской.
— Куда ты идешь? — спросила она, и щеки ее слегка порозовели. — Остался бы, поговорили бы хоть немножко! Я так радуюсь твоим успехам! Каких только страхов я не натерпелась, чего только не передумала за эти семь дней! Останься!
— Глупости! — рассердился Андрей. — Только и дела мне сейчас, что разговаривать! Давай-ка лучше веревку и другие веши, а то я сам войду в склад!
Она постояла некоторое время, словно ошеломленная его грубостью, потом отступила на шаг.
— Ты идешь туда… за бериллом? — спросила она.
Андрей нахмурился.
— Куда иду, туда и иду, это мое дело! Не задерживай меня!
Она взяла у него из рук ранец и, опустив голову, пошла к складу.
Тогда он присел к столу, сдвинул в сторону пробирки и колбы, вытащил из своей походной сумки листок бумаги, компас, масштабную линейку и стал чертить.
Через четверть часа она вернулась, едва волоча раздутый ранец.
— Ты что, опять разные глупости туда напихала? Все равно все выброшу, так и знай! — пригрозил ей Андрей.
Она молчала. Выглядела она спокойной, только руки ее никак не могли найти себе места. Они то теребили косынку, под которую Елена подбирала волосы, то неизвестно зачем комкали и без того измятую юбку.
— Слушай, — Андрей наклонился к ней, — ты знаешь, что такое берилл, правда? Вылю Власев дает мне отпуск на шесть дней, и я буду преступником, если не использую эту возможность. Берилл — великая вещь, ради него стоит потрудиться! Пусть «невидимый» лопнет от злости, я его перехитрю! — Он улыбнулся. — А если он меня перехитрит… Вот на этом листке я обозначил направление, расстояние и место, где надо искать. Ты что так грустно на меня смотришь? Ты не хочешь, чтобы я шел, да?