Дракон клана Натхая
Шрифт:
– Вильгельм! Невежливо заставлять меня ждать! Выходи! Я слышала про твою болезнь! Надеюсь, это не заразно? – поежилась она, нерешительно оглядывая углы, будто я мог там притаиться.
Я вышел из уборной и остановился прямо напротив нее. Эмоции на лице Матильды сменялись: испуг, негодование, удивление. Я понимал, как жутко выгляжу, ведь после недавней встречи с драконом мои зрачки вытянулись сверху и снизу, радужка окрасилась в золотой, а чешуя по-прежнему покрывала шею, руки, ладони, и виднелась в вырезе рубахи. Я открыл было рот, девушка
– Я не обижу. Матильда, только ты можешь помочь…
– Я? – пискнула она, вновь отступая.
– Они думают это проклятие. Они убьют меня, понимаешь? – молил я взглядом (по крайней мере мне так казалось).
– Но что я могу? – качала она головой.
– Выведи меня из замка… Прошу…
– Я подумаю… – попятилась девушка и, скрывшись за дверью, стремительно меня покинула.
Я ждал до наступления ночи. Матильда не пришла. Дракон говорил – нужно торопиться: в запасе было всего три дня. Если не успею, он займет мое тело и проживет королевскую жизнь. Что станет со мной – я не знал. До вишапа, если раздобыть коня, можно добраться за двое суток. Я сомневался, могу ли рассчитывать на Матильду, и решил договориться со стражником сам.
Дверь отворилась ровно настолько, чтобы он мог меня видеть. В его глазах я заметил неприязнь, хоть его лицо и оставалось непроницаемым. Видимо, не только чешуя приближала меня к дракону: каким-то образом я начинал понимать эмоции людей. Усатый мужчина недовольно спросил, что мне угодно, ведь я все еще был королевской особой, пусть и не на прежних правах. Я попросил позвать мою мать. Стражник замычал, замялся и уже собирался закрыть дверь, когда я – неожиданно даже для самого себя – просунул руку в щель и схватил его за горло.
Я не хотел причинить ему боль, но страх сыграл свою партию, и драконьи когти проткнули мужчине кожу. Он вскрикнул, хватаясь за шею и ослабляя давление на дверь. Я вышел в коридор и остановился возле него, наблюдая, как несчастного покидает жизнь. Я рассчитывал что-то почувствовать: вину, боль, да хоть что-нибудь! Но внутри было пусто. Теплая человеческая кровь растеклась, металлический запах бил в ноздри, – и я поймал себя на мысли, что жажду ее испить. Поборов животное желание, ужаснувшее меня в момент прояснения разума, я оставил свою первую жертву, и побежал, гулко касаясь камня босыми ногами. Но как только завернул за угол, нос к носу столкнулся с Матильдой.
Девушка ойкнула, выронив из рук мешок с золотыми монетами.
– Как ты… – прошептала она, глядя, как я собираю монеты и запихиваю их обратно в мешок. – Как ты выбрался? – спросила она и затихла, заметив у меня на руке кровь. – Ты…
Я грубо схватил ее под руку и потащил за собой, сердце выпрыгивало из груди, страх подгонял. Я понимал, что не смогу остановиться, назад пути нет («проклятого» бастарда не пощадят, и на этот раз Ален не сможет мне помочь.) Матильда пыхтела, изредка пытаясь освободиться, а я все сильнее сжимал
В замке было тихо, с улицы доносились звуки музыки. Повезет ли выбраться незамеченным? Шансы есть, ведь прислуга и рыцари веселятся на празднике урожая. Мы добрались до конюшни. Голоса людей я услышал задолго до их появления. Спрятавшись за дверью, я зажал Матильде рот ладонью, и притаился. Рыцари были изрядно пьяны. Шатаясь, они обнимались и пели. Опасаясь быть услышанным, я тихонько отволок девушку вглубь конюшни.
– Отпусти… – зашипела она, как только я убрал руку с ее лица (на нем остались алые точки, я все-таки выпустил когти).
Девушка попятилась, тараща на меня выпученные глаза. Я слышал, как часто бьется ее сердце, ощущал, исходивший от нее запах страха. Она бы не смогла убежать, и я это понимал. Меньше всего я хотел творить зло, но убийство стражника раздразнило во мне что-то темное, поднимавшееся из глубин, а ее эмоции – спровоцировали безумие. Я вдруг осознал, что больше не человек, и не смогу принадлежать этому миру. Грудь нестерпимо жгло, будто в нее заливают расплавленное железо. Разрастаясь, ощущение поднялось к горлу, с губ слетело звериное рычание. Я уже не замечал изменений, не боялся себя: мое истинное нутро рвалось наружу!
Лошади заметались в стойлах, ржание и стук копыт заглушили звуки голоса девушки, испуганно бормотавшей и пятившейся от меня. Как в тумане я нацелился разорвать своей жертве глотку. Матильда не воспринималась мной больше как девушка, которую я любил. Я приготовился лишить ее жизни, но взгляд мой случайно пал на заполненное до краев корыто, в отражении которого я увидел чудовище. Разум прояснился лишь на мгновение, и этого хватило, чтобы позволить Матильде уйти.
– Убирайся! – прорычал я, отворачиваясь, и она кинулась прочь.
На улице кто-то кричал. Я понимал, что рыцари вот-вот нагрянут и попытаются меня остановить. Я выломал часть загона, лошадь встала на задние ноги и издала протяжное ржание, размахивая копытами у меня перед лицом. Нужно было успокоить животное. Но как? Подгоняемый страхом, я не сумел совладать со вспышкой ярости и резким движением руки разорвал лошади глотку. С другим животным вышла бы та же история, если бы я не догадался притянуть его к себе и заглянуть в глаза. Не знаю, что именно я сделал, но конь затих и подчинился.
Забравшись на его вороную спину, я проскакал мимо пьяных мужчин, чуть не сбив их с ног, и под оглушительную музыку праздника растворился в ночи; и лишь когда Фалез скрылся из вида, позволил коню сбавить темп и пойти шагом.
Я задохнулся, вспомнив отражение, которое увидел в корыте: обезображенное, хищное, злобное. Я больше не был собой. Пока я думал об этом, возникшее в конюшне желание крови беззащитной, хрупкой и испуганной девушки, возвратилось. Я до сих пор ощущал на языке вкус ее страха. Остатки человечности прорывались наружу, вызывая отвращение к себе, но они были недостаточно сильны.