Дракон Третьего Рейха
Шрифт:
— Это мы еще успеем сделать, ваше величество. Нам бы свои проблемы решить, прежде чем создавать их другим.
— Жалко Тимор, — взгрустнул король. — Но раз уж ты говоришь — там беспорядки, да еще этим варвары пользуются, я такого не потерплю. В смысле — тоже воспользуюсь. Вызывай туда дракона, да гляди мне, без фокусов, чтобы дракон был что надо, а не что попало! «В целях нашей безопасности», — передразнивал он Мулкебу. — А то «он сбросил и улетел», понимаешь мне, труженик небесный. Ты давай чего-нибудь толковое вызывай, с ногами побольше, чтобы по земле ходило… или ползало? Я там знаю, как они туда-сюда, эти твои… монстры перемещаются?
— Будет исполнено, ваше величество, — пробормотал маг, кланяясь.
Глава перед следующей
Иногда
Выяснив у короля, что в качестве помощи войскам будет придан активный дракон в полном расцвете сил, Сереион несколько воспрял духом. В отличие от Оттобальта, домашние проблемы Хеннертов занимали его мало, ибо он полагал тетю злом наименьшим из возможных — чем-то вроде той чесотки, что начиналась у его оруженосца всякий раз, когда в радиусе ста шагов от него появлялась степенная курица. Чешешься от кур — не ешь яичницы, думал Сереион. Уберечься от известного нетрудно. А вот варвары его беспокоили сильно.
Опасность бруссов заключалась вовсе не в их непомерном количестве, хотя и казалось иногда, что они вылупляются в каком-нибудь муравейнике десятками тысяч и, сколько их ни убивай, меньше не станет. Беда была в другом: варвары-бруссы изобрели несколько веков тому назад блестящую стратегию нападения на крупные государства и не без успеха пользовались ею по сей день. Они никогда не наступали организованным войском — их несметные полчища вливались в страну незаметно, небольшими отрядами, просачиваясь сквозь леса и болота, скользя в степях, переваливая через горы по тайным, только им известным тропам. Сколько раз случалось, что правители собирали могучее войско и выступали в поход против захватчиков, а их и в помине не было. Только горели небольшие города да богатые села и исчезали с лица земли отдаленные деревеньки. Удавалось отыскать какой-нибудь захудалый отряд, так ведь это была не война. И толку от уничтожения таких отрядов было чуть. Впрочем, кто из нас не знает, как могут довести до неистовства укусы трех-четырех назойливых комаров под покровом ночной тьмы?
Единственная отрада, что варвары хоть и были хитры и изворотливы, но глупы до невозможности. Сереион надеялся на это и рассчитывал заманить их в ловушку. Если не покидать крепость и не мотаться за врагом по всей стране, а только приказать гражданам Упперталя покинуть те места, где возможно появление брусских племен, и спрятаться в укрепленных гарнизонах со всем своим добром и домашней скотиной, то варвары, лишенные добычи, могут и ринуться в атаку на столицу. Благо она располагается не так далеко от границы. Главное, ловко подкинуть им идейку, что в Дарте можно награбить столько, что даже скучно станет. Вынудить их к осаде — вот о чем мечтал Сереион. Только бы они подтянулись, только бы собрали огромную армию у стен столицы, а там он их разгромит в два счета. Дракон бы мог весьма пригодиться, чтобы согнать варваров в указанное место, не давая тем рассредоточиться по обыкновению.
Но тут возникал следующий вопрос: что потом делать с драконом? Как с ним расплачиваться и как от него избавляться в том случае, если он не ограничится варварами и не прекратит свои бесчинства? В том же, что дракон станет бесчинствовать, Сереион был твердо уверен. Всем известно, что драконы — скандалисты, буяны и дебоширы. И им нужен только повод, а если повода нет — то предлог. Но если нет и предлога, то уважающим себя дракон как-нибудь обойдется своими силами.
Начальник королевской гвардии недаром слыл интеллектуалом: на любой случай у него в запасе находилась поговорка или пословица. Вот и теперь: «На Мулкебу надейся, а сам не плошай», бормотал Сереион, седлая коня на конюшне. Он хорошо знал: когда не нужно, драконоборцами с солидным стажем кишмя кишит любая харчевня и их количество возрастает прямо пропорционально крепости подаваемых там напитков; а когда надо — ни одного самого захудалого охотника на драконов в пяти королевствах не сыщешь. Пока же выпишешь из дальнего зарубежья мало-мальски сносного специалиста, пока он прибудет, пока договоришься с ним о цене — глядишь, ящер скончается от старости, насвинячив перед тем, как только сможет. Так что меры нужно принимать загодя.
Доблестный воин торопился. Времени у него было немного, но если действовать решительно, то пока небольшие подразделения королевской гвардии будут конвоировать в столицу и ближайшие к ней крепости обозы с мирными жителями, пока гонцы оповестят командиров дальних гарнизонов о том, что им необходимо прибыть на северо-запад, к месту основного сражения, — он, Сереион, еще успеет отыскать средство для борьбы с драконом. Есть у него такая возможность.
Возможность звалась заковыристым именем Хухлязимус и обитала в самом центре Уганских болот, прозванных в народе Мумзячными, что в переводе с древнего языка можно истолковать как Болота Вечно Голодных Комаров. Эти неприветливые, крайне сырые и промозглые места, поросшие серой невразумительной растительностью, располагались не так уж и далеко от столицы, однако добираться до резиденции Хухлязимуса было делом долгим и трудным. Слабонервных заранее просят не беспокоиться.
Сметливые уппертальские комары, очевидно, тоже выставляли своих дозорных у границ собственных владений, ибо их нетерпеливое гудение раздалось аккурат в ту минуту, когда Сереион на испуганно всхрапывающем коне только-только приблизился к краю болота. Однако бывалый солдат склерозом еще не страдал и потому не забыл перед визитом обмазаться некой до невозможности пахучей и трудно смываемой дрянью с высокоученым названием «Сумпупный стимучин», которая валила комаров с крыльев и не давала им продыху. Разочарованные кровопийцы возмущенно зажужжали. «А вот же вам крупный кукиш!» — мстительно подумал Сереион.
Он уверенно зашагал по едва заметной дорожке, обозначенной крохотными мышиными и лягушачьими черепами. Волнующееся злое облако следовало за ним на почтительном расстоянии, хоть и не отказалось вовсе от намерения плотно подзакусить. Позади, за завесой тумана, постоянно нависавшего над болотом, слышалось пофыркивание его коня, стреноженного и отпущенного попастись. Впереди маячило нечто черное и искореженное. Определить на взгляд было невозможно, но в Уппертале поговаривали, что это скелет болотного духа, убитого Хухлязимусом в страшном и жестоком бою. Сереион же наверняка знал, что это — неудавшаяся абстрактная скульптура. Что такое «абстрактная скульптура» вообще и «удачная абстрактная скульптура» в частности — он понятия не имел, да и не желал иметь, и потому верил на слово самому Хухлязимусу, что последняя должна выглядеть почти так же — только еще более искривленно, изломанно и жутко.
Он шел часа три и успел проголодаться, соскучиться и посчитать королевскую службу делом нудным и очень скользким (во всех смыслах), пока наконец не выбрался на твердую почву. Когда под ногами перестало мерзко чвакать и хлюпать, туман перед глазами рассеялся, открыв взору очаровательную полянку, а воздух заблагоухал ворчестерским соусом к свинине и, соответственно, самой свининой, Сереион понял, что достиг своей цели, и ускорил шаги.
Хухлязимус обнаружился довольно быстро. Он сидел в глубоком плетеном кресле, плавно раскачивающемся на дугообразных деревянных полозьях, перед столом, уставленным всевозможной снедью, и предавался страшной хандре. Хандра выражалась в том, что половина молочного поросенка — запеченного в нульпяльском сыре, с шафранным яблочком во рту и головой, фаршированной галантином и япидрямзиками, поросенка, покрытого ароматной хрустящей корочкой, с ворохом нарезанных ломтиками жареных овощей, обложенного малюсенькими маринованными пымпыфсиками, — была обглодана до костей, а вот вторая так и осталась нетронутой.
Хухлязимус раскачивался в кресле, ковырялся палочкой в белоснежных острых зубах и немузыкально свистел.
Вопреки всем жутким историям, всем сплетням и даже мифам и легендам, в которых неоднократно склонялось его имя, Хухлязимус был все-таки человеком. Правда, человеком, которому случилось подзадержаться на этом свете несколько дольше, чем предполагал даже Всевысокий Душара. Многочисленные биографы и историки, интересовавшиеся в свое время феноменом Хухлязимуса, утверждали, что чрезвычайная живучесть этого человеческого существа, его абсолютная непотопляемость покорили сердце божества и он предоставил человеку самому выбирать себе не только судьбу и смерть, но и время и место смерти.