Дракон восточного моря, кн. 1. Волк в ночи
Шрифт:
Короткий зимний день кончался, стало темнеть. На луговине все так же шумел праздник, мужчины и женщины большими отдельными кругами танцевали возле костров под сложный ритм, отбиваемый особыми барабанами круитне. Но с приближением темноты Торвард опять почувствовал беспокойство. Он знал, что вскоре ему нужно быть на склоне горы возле пещеры, действительно нужно, хочет он того или нет. Об истинном содержании своей беседы со старухой он рассказал только Сёльви, и тот был убежден, что ходить не стоит.
– У них тут, как я вижу, правят женщины и женская ворожба! – говорил он. – Только боги знают, какие у них обычаи! Может, с наступлением темноты у них приносят в жертву мужчину во славу Богини и все эти состязания затевают,
– Ничего себе праздник! – Торвард был не слишком склонен ему верить. – И поэтому все местные из кожи вон лезут, чтобы отличиться! Они что, все хотят быть принесенными в жертву?
– А кто же их поймет? Может, у них это считается очень почетным, а тот, с кем это случается, сразу попадает в объятия Лунной Богини или куда там еще! Но тебе это не подойдет, конунг! За тобой дружина и Фьялленланд, ты нам нужен самим! Ты ведь не хочешь идти?
– Не хочу, – согласился Торвард. – Но пойду.
– Конунг!
– Я уже больше года конунг. Но с некоторых пор я себе не принадлежу. Я не хочу идти, но должен. Они держат мою душу на веревочке.
– Что ты такое говоришь? – Сёльви смотрел на него с ужасом, как на сумасшедшего.
– Я проклят, ты забыл? Моя душа не принадлежит мне. Она принадлежит Богине. Меня прокляла женщина, которая была земным воплощением Богини. И теперь надо мной имеет власть любая другая жрица Богини. А эта старуха – оттуда, я это шкурой чувствую. Из пещеры, тролли б их всех драли! Я должен идти, если уж они этого хотят!
– Но ты можешь не вернуться живым!
– Ну и тролль с ним, невелика потеря! – Торвард сплюнул. – Ни один мужчина меня от этой собачьей жизни избавить не может, так пусть теперь женщины попробуют.
– Что ты говоришь?
– А ты что, в первый раз услышал?! – в досаде выкрикнул Торвард, так что островитяне стали на него оглядываться. – Я уже полгода вечно в «священной ярости», а драться мне не с кем! Ты не берсерк, ты не знаешь, как это тошно! У меня внутри все перекручивается, руки дрожат и звезды перед глазами, это разрывает меня, а девать некуда! Это и есть мощь без силы!
– Конунг, не кричи! – умолял Сёльви.
Торвард прижал ко лбу сжатые кулаки и застонал.
– Как же мне больно, вы бы знали! – мычал он сквозь стиснутые зубы. – Будь оно все проклято, все эти девы и старухи, Туаль и острова. Мать заставила меня сильнее всего желать смерти, и потому смерть ко мне не приходит, но это все равно что кольчуга, засунутая прямо под кожу! Как же мне больно, когда же это кончится?! Не держите меня, иначе я кинусь на вас! Ты бы знал, умный ты мой, как мне иногда хочется свернуть шею кому-нибудь из вас, тебе, Эйнару, Регне, кто попадется! Мне надо это выпустить на чужих! Если тут нужна для их богини моя кровь – пусть пьет эту отраву! Чем больше выпьет, тем меньше во мне останется. Я ядовитый, ты понимаешь, Сёльви? Я вдыхаю яд и источаю яд, как тот дракон, от одного моего присутствия можно умереть!
– Я знаю, конунг. – Сёльви сжал его локоть. – Мы все знаем. Даже Эйнар все понимает, потому и острит так, будто уже стоит под виселицей и ему нечего терять. Но когда-нибудь это пройдет. Помни об этом.
– Может быть, – Торвард с усилием взял себя в руки, но дышал с трудом и на лбу у него заблестели капли пота. – Знать бы, много ли от меня останется, когда все это сгорит. Я пойду. – Он вытер лоб рукавом и глубоко вдохнул прохладный влажный воздух. – Я принадлежу Ей, и Она зовет меня.
– Старуха?
– Старуха. Ничего, Сёльви. Чем глубже во тьму, тем ближе к сути. Может, мне это пойдет на пользу. Я чувствую, что нас сюда принесло не зря. Нашим пока не говори. Скажи, что меня одна красотка на свидание пригласила.
У горы с пещерой уже никого не было, а редкие встречные бросали на Торварда такие взгляды, как будто знали,
Он медленно шел по тропинке, по которой утром женщины несли куклу богини и ее корзинку, и с каждым шагом поднимался словно бы выше и выше к небу и к его тайнам, удаляясь от земли. У входа в пещеру его уже ждала старуха, но он заметил ее, только когда подошел.
– Иди за мной! – проскрипела она и нырнула во мрак пещеры.
Там внутри горели факелы в кольцах, вделанных в каменные стены. Посередине стояла на высоком камне утренняя корзина, а в ней, должно быть, лежала кукла Богини-Невесты. Но старуха темной тенью, едва различимой во тьме, торопилась куда-то дальше, маня его за собой. Торвард неплохо видел в темноте, но ему было неуютно и тревожно: он вступил в священную обитель таинственной женской ворожбы, которая душу всякого мужчины наполняет жутью перед дыханием Бездны. Эта пещера в горе, символ вселенской утробы и святилище Богини-Матери – одно из тех мест, куда мужчинам нельзя входить просто так, а только в определенные дни и для определенной цели. И он, Торвард, явно избран стать одним из тех, кому доверено участие в обряде и часть священных женских тайн. Вот только выходят ли эти посвященные обратно к дневному свету или навек оставляют свои кости во тьме? Здесь, где сохранялись обряды незапамятной древности, возможно было все. Но Торвард чувствовал не страх, а только любопытство, смешанное с какой-то смутной надеждой.
Позади ложа Богини был небольшой черный проход, с еще одним факелом на стене. Старуха проскользнула туда легко, а Торвард шел осторожно, пригибаясь, чтобы не вмазаться лбом в камень и не озарить тьму подгорья искрами из глаз. Впереди горел еще факел, и он шел на свет, для верности ведя рукой по неровной каменной стене. Вся обычная земная жизнь уже осталась далеко позади, отгороженная непроницаемой стеной темноты, и душа, забыв повседневное, готовилась к новой встрече с божеством. Ему вспоминались собственные воинские испытания, когда подростка тринадцати лет с завязанными глазами завозят в дремучий лес и оставляют там, вооруженного одним ножом, а через трое суток, но не раньше, ждут дома, причем с головой собственноручно добытого крупного зверя. Клыки того кабана, которого он тогда добыл, Торвард до сих пор носил пришитыми на пояс и сейчас невольно прикоснулся к ним, чтобы убедиться, что они на месте. Вспоминались рассказы хирдманов, бывших с его отцом, Торбрандом конунгом, в том странном путешествии под горами Медного Леса, откуда они вышли живыми вопреки всякому вероятию. Вспоминались скупые рассказы матери о ее жизни в пещере великана Свальнира, и Торвард еще раз подивился способностям этой женщины, которая родилась от рабыни, но стала королевой, потому что обладала невероятной внутренней силой. Вспоминалось его посвящение в конунги, прошедшее в прекрасном яблоневом саду на острове Туаль, – его встреча с фрией Эрхиной, которая сыграла такую важную и недобрую роль в его судьбе. Мелькнул образ той юной богини из снов – и теперь она протягивала к нему руки, призывая в объятия и обещая одарить всем блаженством любви, и глаза ее, прекрасные, как звезды, сияли нежностью и страстью…
Образы и обрывки мыслей сменялись и накладывались друг на друга, порождая странные, неясные ощущения. Торварду казалось, что он, как бог, знает все и в то же время ничего. Ибо вселенная так велика и необъятна, что сам Один бесконечно познаёт ее в своем вечном духовном путешествии, и познанию этому нет конца…
Они вышли в еще одну пещеру, и здесь старуха остановилась.
– Садись. – Своей скрюченной рукой она указала на широкую скамью, покрытую шкурами.
Торвард сел, и старуха, ворча и охая, хватаясь за негнущуюся спину, опустилась рядом.