Дракон выбирает судьбу
Шрифт:
Драконы жалеют собак больше, чем людей.
Гилберт приехал за ней в семь, как раз тогда, когда приглашенная парикмахерша, которая трепетала от чести работать в драконьем доме, старательно закалывала последний локон в прическу. Потом Джемма вышла в гостиную, Гилберт поднялся с дивана ей навстречу, и какое-то время они молча смотрели друг на друга.
Потом Гилберт сказал:
– Давай не поедем туда.
– Что тогда будем делать? – спросила Джемма.
– Поедем в церковь, - твердо сказал Гилберт, взяв ее за руки
Джемма улыбнулась и потянулась к нему – не из-за драконьего притяжения, а по своей воле. Поцелуй вышел светлым и почти непорочным, хотя в ушах Джеммы гудело пламя, а в висках пульсировала кровь.
– Я тебя люблю, - негромко сказал Гилберт, когда они оторвались друг от друга, и Джемма подумала, что могла бы вот так стоять и смотреть ему в глаза всегда.
– Я тебя тоже, Гил, - ответила она и сама удивилась, насколько легко это получилось, словно она говорила самим сердцем. – Я тоже тебя люблю.
Гилберт смотрел на нее так, словно одновременно верил и не верил в то, что услышал.
– Никуда мы не поедем, - сказал он и мягко провел кончиками пальцев по щеке Джеммы. Над его головой поплыли искры, постепенно собираясь в сверкающее облако, которое охватывало их обоих мягкими руками. – Я хочу снять с тебя это платье.
– Обязательно снимешь, - улыбнулась Джемма. – Поедем, нас ждут.
Неприятное предчувствие кольнуло ее в грудь – но Джемма забыла о нем почти сразу.
Она ездила с мужем на званые вечера – как правило, в конце они превращались в знатную попойку. Входя рядом с Гилбертом в широко распахнутые двери загородного дома, Джемма снова начинала чувствовать то почти забытое неудобство, когда она приходила в такие места с покойным Игорем.
Ты чужая – говорили ей дорогая мебель, наборный паркет и официанты, которые проворно сновали между гостями, разнося напитки. Ты чужая и у людей, и у драконов. И можешь не надеяться, что однажды станешь своей хоть у кого-то. Огромную гостиную наполняла музыка, запах роз и дорогих духов, смех и голоса – Джемме казалось, что сейчас гости увидят ее, и гостиная погрузится в траурное молчание.
Но этого не произошло. На нее, разумеется, смотрели, но вполне доброжелательно. Джемма улыбалась, чувствуя, как немеют губы.
– Здесь все свои, - негромко заметил Гилберт, подхватив бокал южного шипучего. – Не волнуйся, я уже вижу, что ты нравишься.
Возле камина стоял старый дракон в черном фраке; Гилберт и Джемма подошли к нему, и Гилберт с улыбкой произнес:
– Видимо, это и имеют в виду, когда говорят про изысканное общество?
Дракон улыбнулся в ответ, и Джемма поняла, что он невероятно стар. Она видела такое спокойное и властное выражение лиц на портретах министров прошлого века. Возможно, и этот дракон был министром, а теперь устал от власти и отдыхает за городом, в компании друзей.
– Оно стало еще приятнее, дорогой Гилберт, когда ты привел сюда эту леди, - с легким поклоном в сторону Джеммы заметил дракон, и Гилберт представил:
– Уинфред, это Джемайма Эдисон. Джемма, это Уинфред Эттиннер.
Да, она не ошиблась. Эттиннер был министром финансов в начале века. Джемма улыбнулась, протянула ему руку, и старый дракон осторожно пожал ее, словно боялся сломать. По меркам людей это был дряхлый старикашка, но стоит ему перекинуться, и в небеса поднимется огромный могущественный ящер, извергающий пламя.
– Рада с вами познакомиться, фро Эттиннер, - сказала Джемма. Старик улыбнулся и ответил:
– Гилберт рассказывал о вас. Очень рад с вами познакомиться, фра Джемайма. Кстати, мой дорогой, - Эттиннер обернулся к Гилберту и многозначительно сообщил: - Сибилла здесь. Будет петь.
Гилберт остался невозмутим – лишь левая бровь едва заметно дрогнула.
– Помню, помню, - бодро сказал он. – Вам нравится ее голос.
Эттиннер кивнул.
– Но замуж за внука я ее не выдам, - произнес он.
Джемме казалось, что улыбку пришили к ее лицу кривой ржавой иглой.
Дальше все было так, как и на тех званых вечерах, куда она ходила с мужем. Ужин, по-драконьему сытный, во время которого гости рассматривали Джемму – одни осторожно, бросая в ее сторону изучающие взгляды, другие открыто, почти внаглую глядя на ту человеческую женщину, которая сегодня составляет компанию дракону. Эти взгляды казались Джемме ластиками, которые стирали ее из жизни. Гилберт держался спокойно и невозмутимо, смотрел на Джемму с искренней любовью и после ужина, за время которого она не смогла проглотить ни кусочка, сказал:
– Послушаем музыку и поедем домой. Ты всем понравилась.
Неужели? Джемма отдала бы все, чтобы перестать улыбаться. Одна из дракониц, высокая, в шелке и бриллиантах, подошла к Гилберту и заметила:
– Гилберт, дорогой, вы давно не заезжали. Мари уже выходит в свет и много спрашивает про вас.
Гилберт кивнул и сухим официальным тоном сообщил:
– Не хотелось бы вас огорчать, но я уже сделал свой выбор, фра Вивьен.
Драконица посмотрела на Джемму – только драконы способны смотреть так, сквозь тебя, даже без презрения. Зачем презирать того, кого ты вообще не видишь в своей картине мира?
– Вам следует подумать, дорогой, - спокойно заметила драконица. – Очень хорошо об этом подумать.
Джемма сжала руку Гилберта, как ребенок, который потерялся в лесу и готов идти за кем угодно, лишь бы к дому, к людям.
– Неужели вы думаете, фра Вивьен, что я не обдумываю своих решений! – рассмеялся Гилберт, и взгляд драконицы изменился. Теперь она смотрела на Джемму с лютой, испепеляющей ненавистью.
Джемма улыбнулась и тоже посмотрела в глаза драконице – прямо, равнодушно и уверенно. Тем взглядом, за которые драконы убивают.