Драконье царство
Шрифт:
А еще я вдруг подумал, что было бы так легко сейчас закружить ее, подкинуть в воздух и… ведь под нами отличные каменные плиты.
Продолжая мягко обнимать Гвенивер, я отошел от парапета, увлекая ее за собой подальше от края.
Какого черта творится в моей голове? Это не может быть серьезно. И почему вдруг так? Я, кажется, всегда немного опасался, что могу потерять контроль над собой. Но почему? Гораздо раньше, чем случилось то, что должно было перетряхнуть все ящики в моем мозгу. И не просто потому, что среди историков с «Януса» полно сумасшедших, как всегда среди тех, кто упорно пытается представиться себе бесконечность и прочие абстракции.
Которое мы с Линор провели вдали от обоих родителей. На Земле. В Шотландии, неподалеку от старого портового города Ирвин. У довольно-таки дальних родственников. Это были скорее хорошие воспоминания. Наша тетушка была ученым, и просто очень заботливой женщиной. Чему она нас только не учила. И очень легко. Мы будто все схватывали на лету. И у нее был отличный загородный дом, где было так здорово проводить время. Но там же жил и наш дядюшка. Тоже ученый, и совершенно сумасшедший. Как и историки с «Януса», тот, кто слишком упорно пытался представить себе вечность и другие абстракции. Он был гений, военный инженер, но то, что случилось с его личностью, было полной катастрофой. Тогда мы с Линор впервые столкнулись с атмосферой повисшего в воздухе террора. А нам ведь было всего лишь от года до четырех.
Ведь тетушка была так добра, что не могла бросить и своего сумасшедшего брата. И скрывала его безумие. Как и собственные синяки и даже шрамы после его буйств. Хотя при нас, детях, он вел себя немного тише. И мы воспринимали это по-своему. Как будто мы действительно сдерживали его, имели какой-то вес. Защищали тетушку и ее старенькую мать. Ведь слова: «Не веди себя так при детях» немного, но действовали. Я больше принимал это на свой счет. Потому что был мальчиком — я был таким же как он. И видимо, это имело какое-то значение, ведь прочие в доме были дамами. (Может быть, я мог быть таким же плохим?) Я воспринимал себя еще и почти на равных с ним, ведь о нем так же заботились, как о неразумном ребенке. Я играл в его игрушки, ведь именно от него мне достались целые коробки с оловянными солдатиками и космическими кораблями, сплошь военными, игрушечные бластеры — и я даже знал, где в доме лежат настоящие…
Я ощущал его таким же, как я, и как противника, конкурента. Мы были одним и тем же, только с противоположным знаком. Так, как он вел себя, он не должен был поступать. Кто-то должен был объяснить ему это. Несмотря на запрет, я как-то пробрался в его комнату и заявил ему все, что думаю. И получил в ответ разбитый нос и пару сломанных ребер. Увидев море крови, пролившейся из моего носа, тетушка, наконец, пришла в ужас и сделала то, что давно стоило сделать, отдала безумца медикам. Итак, в каком-то смысле я победил. Прямое столкновение привело к тому, что агрессор был убран из дома, исчез с «моей» территории, был изгнан. Но я же был неправ. Я знал, что нарушаю запрет. Если бы я этого не сделал, ничего бы не случилось. И тогда я впервые почувствовал себя — настоящим злодеем. А я ведь привык к мысли, что всех защищаю. Что я не такой, как человек, чья модель поведения невольно наложила отпечаток на мое сознание в самом начале моего существования. Может быть, создала меня таким, каким я стал.
Не в итоге сотни конфликтующих чужих жизней, что я помнил. А одной единственной.
«Но я же не сумасшедший!» — пробормотал я неслышно под нос. Я только всегда этого боялся. Неосознанно. Но ведь мой знак — противоположный! Был таким всегда. И мне незачем было считать себя тогда злодеем. Ведь я не был виноват в том, что случилось?
В том, конечно, что нарушил запрет, была моя вина. Но не могло же это продолжаться вечно. Это могло закончиться чьей-то смертью. Следы не своей крови я видел в доме не раз. Как я мог поступить иначе?
И все же я предпочел почти забыть и никогда не вспоминать это. Но все невольное пристрастие к войнам, которое отмечал еще Линн, и мои идеи, что в них нет правых сторон — хотя во многом это правда — значит, это досталось мне не от отца с его обычной объективностью? И не потому, что мне просто была интересна военная история. Даже наше сходство с отцом — это сходство «близнецов», выросших в разных семьях, и потому не отталкивавшихся друг от друга. Когда мы встретились, мы стали почти друзьями. И просто отлично понимали друг друга. Не считая того, что я еще воспринимал его как какое-то сказочное существо, о котором прежде слышал только легенды. И конечно, я предпочел считать, что все, что есть во мне — от него.
Но это было следствием своеобразной войны, пережитой еще в детстве? Эта мысль меня немного шокировала своей простотой. Я все время искал не там. Дело не в «Янусе». Побеждая, я почти всегда чувствовал себя неправым. Почти всегда чувствовал, что становлюсь кем-то, кого не хочу знать. Я едва пережил этот «поход на Север». Ведь на самом деле, именно так! Потому что драконов побеждают только драконы. Потому и меня зовут здесь Драконом. А мой двойник носит имя Мордред. Но ведь на самом деле — он Артур. Как и я сам…
Я не безумец и не злодей!
Ну разве что только отчасти. Потому что твоя победа всегда наносит кому-то вред. Настолько, насколько это вообще естественно для мира и неизбежно. Пусть драконов побеждают драконы. Не стоит воспринимать это так трагично…
— Артур!.. — робко позвала Гвенивер, видящая, что со мной творится что-то неладное — я, вдруг нахмурившись, застыл на месте и почти окаменел, даже дышал через силу.
Я вздрогнул, все еще обнимая ее, и перевел дух. И почувствовал, что по лбу градом катится пот. Я смахнул его и попытался улыбнуться. На самом деле, мне ведь стало гораздо легче!
Гвенивер! Какое она имела к этому отношение? Неужели она все это сделала? Мне, оказывается, так нужно было ощутить рядом чье-то по-настоящему живое тепло, я даже не осознавал этого. Хорошо, что я хоть не напугал ее… Я не зря сравнил себя с ребенком, прижимающим к себе плюшевого медвежонка. Я таким и был, совсем потерявшимся, не в настоящем одиночестве, а только внутри своей головы. Мне нужно было что-то живое и настоящее, чтобы почувствовать реальность. И вдруг захотеть защитить ее от дракона, пусть им чуть-чуть не стал я сам.
Кого еще я мог защитить, если начал уже чувствовать себя сплошной обузой. Без которой справится кто угодно?
— Ты задумался? Тебе плохо? — спрашивала Гвенивер тревожно, а ее руки, обвивающие меня были такими сумасшедше теплыми, и это так кружило голову.
— Прости, Гвенивер. — тихо проговорил я. — Если сможешь. Но ты так нужна мне! Ты не представляешь…
И она буквально расцвела. Если зажегшиеся в глазах маленькие солнца — только метафора, то в какой угодно миг, только не в тот.