Драконье царство

Космолинская Вера Петровна

«Трещина пролегла», — подумал я, глядя на него и ощущая странное упрямство, будто хотел бы доказать ему то, от чего он отказывался. — «Ее все равно не заклеить. Как бы ты теперь ни старался. И это к лучшему…»

Но жизнь каждый день приносит новые трещины. Это просто энтропия. Никуда от нее не деться. Каждый миг жизнь угасает. Но все еще продолжается, и появляется новая. Не следует сожалеть о разбитом. Или появится что-то новое, чего не стоит упускать и терять, думая только об ушедшем, или сам последуешь за разбитым вслед, и сожалеть станет некому.

— Прости, Бедвир. Я сделаю все, что смогу. Может быть… — я резко остановился,

ощутив, что от этих последних слов, от самого неожиданного порыва, который я вдруг не смог сдержать, по моей коже поползли ледяные мурашки. Неужели я в самом деле не смогу их бросить? Просто не смогу?

И что тогда — «только смерть освободит меня»?..

Пристально глядя на меня, Бедвир вдруг вздрогнул и чуть отступил.

— Ты так побледнел. Как будто тебе только что было откровение. Останься с нами!

Вот теперь пришел мой черед вздрогнуть…

Ну что, баньши, закричишь или засмеешься?

Кабал тоненько вопросительно заскулил.

* * *

Гавейн, весело насвистывая, ввалился в комнату, и бросил на стол передо мной не обремененный завязками и целыми печатями пергаментный свиток.

— От Леодегранса! Он собирается быть здесь через пару дней, похоже, он бесспорно и окончательно намерен повенчать вас с Гвенивер прямо в старый добрый праздник Лугнасад!

— А… — я уставился на свиток все еще немного в ступоре.

— Разумеется, я обещал гонцу, что немедленно вручу тебе это лично. Но тебя же не беспокоит, что я вскрыл и прочел это заранее?

Я пожал плечами:

— Нет, нисколько, разумеется… — Эх, когда я последний раз получал в Камелоте письмо от Леодегранса, с него обильно сыпалась крошка от высохшей крови. А теперь послание казалось ароматным, будто его если не надушили и не везли в сумке, полной лаванды, то старательно окурили чем-то благостным.

— Он еще пишет, — продолжал Гавейн, по-хозяйски усевшись на стол — кажется, это было нашей общей любимой чертой, — что скотты немного шалят на севере. Ты еще помнишь обещание тому парню по имени Бриде? Помочь ему со скоттами?

— Помню.

— Будем что-нибудь делать, или уже достаточно?

— Думаю, что стоит выслать туда кого-нибудь разобраться на месте. По-моему, для Мордреда это может быть отличным первым опытом. Отправим его вместе с Бедвиром, и посмотрим, сможет ли он что-нибудь сделать.

Гавейн благодушно склонил голову, кивая.

— Знаешь, пожалуй, я и сам бы с удовольствием съездил напоследок.

— Правда? — приятно удивился я.

— Ну конечно, правда. Когда еще удастся? И не по морю — для разнообразия!

— А правда, почему бы нет!.. Давай! Все равно до полного восстановления станции еще далеко.

— И Галахад тоже!

— Ты уже успел его спросить?

— Ага. По дороге.

— Ого. Отлично! Надеюсь, остальные не против?

— Пока нет.

— Хорошо.

— О кей, — Гавейн сцапал со стола свиток и двинулся к выходу.

— Эй! — позвал я ошарашенно.

— Что? — Он недоуменно обернулся.

— А письмо-то оставь!

— Да пожалуйста! Я думал, оно тебе не нужно!

— Ну конечно! Там, можно сказать, решается моя семейная жизнь!

Гавейн расхохотался и вернул мне свиток.

Я сверился с маленьким самодельным календариком на клочке пергамента. Мы вернулись в Камелот двадцать второго июля. Сейчас было двадцать девятое. Прошла только неделя. А будто целый год.

И кто-то уже соскучился настолько, что готов был снова рвануть на Север за приключениями. А может и не соскучился. Просто, раз уж так высоки шансы наконец вернуться домой — отчего бы не развеяться спокойно напоследок, уже не думая о том, что это может быть навсегда. Как драматично все это выглядело совсем недавно, не правда ли? Ужасно утомительно. Но теперь все не так… И по-настоящему серьезных проблем уже нет, и… я задумчиво посмотрел на свиток. Кажется, меня угнетало это намерение Леодегранса прибыть сюда с Гвенивер в ближайшие дни. Будь все позже хотя бы на месяц — уже спокойней можно было бы отвертеться. Но Лугнасад — конечно, это же такой замечательный праздник — праздник созревания зерна и будущего урожая. Разве можно было забыть, что «осень — пора свадеб» здесь начинается раньше? Хотя тут практически нет такого понятия как осень — есть зима и лето. Если раньше… — а куда там раньше? А вот согласие Леодегрансу я ведь дал, как-то не чувствуя, насколько это может быть серьезно? Или не чувствуя, насколько может быть несерьезно… Подсознательно я был уверен, что останусь тут?

Гавейн уже ушел, и я беспрепятственно выскочил из-за заваленного пергаментами стола, забегав по комнате. Нет! Какой смысл! Это совершенно невозможно! Но теперь обидеть их отказом? Сбежать на Север? Нет. Мордерд должен оказаться там без меня. Не должно быть никакого «отвлекающего двойника» — и уж что там у них получится, то получится. А что получится здесь? Может быть, удастся как-то оставить брак фиктивным какое-то время, даже если он будет заключен? Гвенивер ведь, в сущности — еще маленькая девочка. Вряд ли она будет против. а там — мало ли что случится. И я решил — снова — не придавать этому большого значения. Тем более, кажется, никого другого это тоже совершенно не волновало.

— Ланселот, а ты как? Остаешься? Надеюсь, хотя бы тебе уже хватило Малой Британии?!

Ланселот засмеялся.

— Да уж, пожалуй, по горло!..

— Ну и слава богу! — вздохнул я. — А то все задумали сбежать напоследок! Хорошо! А то помню я твои идеи — что в этот мир оказалось так легко вжиться и почти позабыть свое настоящее время…

Гамлет посмотрел на меня странно застывшим взором. «Гамлет», — подумал я. А я вдруг снова начал мысленно называть его Ланселотом. Впрочем, какая разница? Просто теперь это не имеет такого уж значения. И не означает никакой власти этого мира над нами. Забавно, что это когда-то показалось ему таким имеющим значение. Или не показалось. В конце концов, разве он не был единственным, кто совершил свое путешествие в полном одиночестве? И мы до сих пор не знали всего, что там было. Рассказывал ли он обо всем? А мы ведь все и всегда ходим по грани, едва отделяющей нас от безумия. Не только я. Не стоило бы об этом забывать.

Гавейн и Галахад тоже совершали часть пути в одиночку — но мы двигались все время на сближение, разными путями, но к одной точке. А Ланселот — переправился через пролив, и тот пролив произвел на него впечатление реки, отделяющей царство живых от царства мертвых — путь только в один конец, даже если кажется, что возвращаешься. Что-то в нас, не имеющее отношения к этому миру — не может преодолеть «бегущую воду»? В любом случае — кто входит в одну реку дважды? «В одну реку мы входим и не входим» — это уже другая река и другие мы.