Драконье царство
Шрифт:
Я прикинул кое-что в уме.
— То есть, когда мы вернемся в свое будущее — какое-то время там не будет никакого буфера. Верно?
Отец, прищурившись, кивнул.
— Вернее не бывает!
— Тогда следующий вопрос — столь же логичный: насколько мы уверены, что он вернет нас именно обратно, а не в какую-то оптимальную для нас модель «нашего настоящего будущего»?
— Хороший вопрос, — улыбнулся отец не так весело, как ему бы хотелось. — Но я думаю, он справится. Все-таки, наша реальность есть наша реальность, и ее отпечаток все равно с нами, хотим мы того или нет. Вся информация — сознательно и бессознательно, и вся информация, накопленная самой станцией. В любом случае —
— Хорошо, — кивнул я. — А то я боюсь даже представить, куда он нас зашвырнет, если как следует покопается в моем сознании. Хотя, он ведь уже это сделал…
— И что мы получили? — заинтересованно спросил Олаф.
— Запеченные детские головы! — немедленно отозвался Фризиан. — Кровавые жертвоприношения! Живого динозавра! Адскую гончую!
— Идите к черту! Этого и в нормальной реальности всегда хватало!
Все расхохотались.
— Вот именно! — воскликнула Линор. — Подумаешь мелочи жизни!
— В конце концов, — проницательно подметил отец, — сегодня ты совершенно спокойно говорил о «Янусе» и не пытался сменить тему.
— Вот только не думайте, что я вам доверяю!
Снова повисла недоуменная тишина. Почти осязаемая и ласкающая слух своей неуверенностью. Она бы, конечно, не продержалась долго, но я все равно не дал ей шанса:
— Я вам не верю, и не мечтайте! — улыбнулся я. — Но я верю в вас. Что вы всё сделаете правильно, даже если я ошибусь. — Давно ведь нужно было решить так, верно? Но я решил выждать время. На всякий случай. — И потом, что-то я не помню, чтобы мы сегодня всерьез говорили о технике. По-моему, все больше о привидениях!
— Ха-ха! — громко воскликнул Гамлет, и все к нему присоединились. Наверное, даже «Янус» со своим призрачным смехом.
XVI. Зеркала
Итак, выходит, «Янус» подыскал для нас оптимальное место прибытия и существования, основываясь на целом ворохе наших толком не осознанных желаний.
Это объясняет и недавнее признание «Ланселота», каким естественным ему казалось погружение и «врастание» в этот мир, всю странную легкость, с которой мы действительно в него вживались. Он был предназначен для нас. И что бы значила тогда моя запущенная мания величия, что привела меня к «верховному трону всей Британии» как стрелка компаса к северному полюсу? Только то, что в детстве я был больше других помешан на этой сказке? Или какое-то отражение моих настоящих стремлений. Что я там недавно думал такого доброго о «царях горы»? Или это всего лишь гиперкомпенсация — возмещение чего-то, что, как мне казалось, было отнято — чувства того, что я управляю собственной жизнью, стремление восстановить контроль над тем, что вижу — в виде формальной власти. Восполнение чувства уязвленности, неукротимый реваншизм по горячим следам. Наверное — все это вместе. И в результате получения желаемого контроля и предсказуемости — столько подозрений в том, что этот мир — только галлюцинация.
А Мордред — всего лишь отражение моего изначального желания назваться так самому, или тяга к саморазрушению?
«Тебя погубит твоя собственная тень», — вспомнил я слова Маэгона. Замечательные, черт побери, в свете всего этого слова… Хотя почему бы не списать все на подавленную
Я поговорил с Мордредом, слегка ужасаясь. Я в самом деле выгляжу очень похоже? Тогда, в этом взгляде со стороны, мне нравилось далеко не все. Не говоря уже о том, что я оказался не уникален. Или мы все же сходимся далеко не во всем, что и вызывает у меня сомнения? И что больше меня задевает — различия или сходства? Как бы то ни было, это нервное недовольство явно являлось необъективной пристрастной реакцией, и я старался не обращать на нее внимания, по крайней мере, не руководствоваться. Хотя старался и не отметать начисто — мало ли что важное можно тут пропустить.
Мордред был в меру сдержанно-восторжен, неплохо образован по этим временам — логично, раз он рос среди монахов. И подозрителен — как будто был одновременно здесь и не здесь. Тоже следствие долгого общения с высокодуховными личностями? Сохранял какую-то загадочность. При том, что казался очень открытым — всеми наружными створками — потому что имелись внутренние. Возможно. Или это я сам старательно искал в нем признаки диверсанта и все еще — по инерции — признаки наведенного морока. В лучшем случае, как то привидение на холме, над останками последнего «дракона».
«Имена нами правят» — «Янус» вполне мог забросить нас в такое место, где это правда.
Еще одной яркой мыслью, с самого начала стучавшейся в сознание, оставалась та, что «его надо любой ценой держать подальше от Моргейзы». Хотя — смысл? Раз он сам уже Мордред? И все же — на всякий случай. Хотя это было бы уже его собственной проблемой, а не моей… Но что обнадеживало, «на всякий случай» эту смешную мысль поддерживала вся команда «Януса». Не для того же теперь оставлять тут все, чтобы все немедленно бесконтрольно покатилось под откос. Контроля все еще не хватало, а? Или это все-таки можно было назвать как-то иначе? Хотя громких слов тоже не хотелось.
Мы встретились с Мордредом с глазу на глаз в моих покоях. Все в тот же день, после возвращения и разговора с колдунами. Поразительно, как долго тянется время в стороне от технического прогресса. Столько всего можно успеть за день, и даже за пять минут.
И все-таки, кое-что в самой его внешности меня немного успокоило. Различия между нами все же были. Помимо прочих мелочей, его глаза были серо-зелеными, а не каре-зелеными как у меня (и у Мерлина) и у него наличествовали веснушки, которых у меня совсем не было — неразличимо-бледные пятнышки не в счет — к нашим временам в измененном человеческом генофонде их практически не осталось — многие поколения избавлялись от них целенаправленно. Хотя кто-то, конечно, наоборот возвращал их — также искусственно.
Ах да, не считая того, что он был еще и младше меня на пять лет. Что внешне тоже было заметно, если, конечно, об этом знать. И если не вникать, на сколько тысяч лет на самом деле младше я сам.
Заодно я раздумывал, как же нам лучше поступить в итоге — выдать себя за классического «доппельгангера» волшебного происхождения, или объявить, что нас с самого начала было двое? Конечно, возникал вопрос — как быть со свидетелями рождения? Но когда речь заходила о Мерлине, все были готовы поверить во что угодно — в любой отвод глаз и обман чувств. Выходит, и его сестра почти узнала его «не случайно»? Этот мир был «подобран» нарочно для нас. Значило ли это, что мы можем делать в нем что угодно? Или что должны ожидать своих же собственных психологических ловушек?