Драконье царство

Космолинская Вера Петровна

Потом, также на видном месте, рядом, был поставлен длинный стол — просто доски на козлах, но покрытые богатой пурпурной тканью с бахромой. Саксы ничего никогда не слышали и о Владе Цепеше, но, полагаю, достаточно было и не связанных с этим персонажем уместных ассоциаций, которые могли придти им в головы. Над округой потихоньку нарастало напряжение. Через час после того, как все заняли свои позиции, его уже можно было резать ножом.

А еще примерно через час я смотрел в глаза Бальдульфа. Того веселого задора, что был в нем при первой нашей встрече, теперь не было и следа. Теперь он готов был просто умереть. Предпочтительней, сражаясь. Но если не повезет, значит, не повезет. На переговоры

он согласился выехать сразу же. Сопровождали его лишь два угрюмых сакса, плечи их укрывали плащи с меховой оторочкой, а на каменных лицах был высечен суровый эпический фатализм. Они непостижимым образом смахивали на близнецов, хотя один из них был невысок и более чем плотен, а второй одновременно кряжист, высок и строен, из-под шлема первого торчали совершенно выгоревшие пряди, из-под шлема второго свисали только длинные темно-горчичные усы. Но манера держаться и взгляды и водянисто-светлых, и темно-серых глаз были совершенно одинаковы, и даже движения, как будто, синхронны. На присутствии хотя бы этих двоих настоял я, передав через посланца, которым выступил самостоятельно вызвавшийся Ланселот, что желаю, чтобы Бальдульфа сопровождали спутники, которые могли бы затем засвидетельствовать, что переговоры велись достойно. Сам Бальдульф готов был сперва приехать в одиночку. То ли затем, чтобы ему не мешали свидетели, то ли для того, чтобы в случае его подлого убийства и следующего затем штурма, город не потерял ни одного лишнего бойца. При виде его вблизи, я стал больше склоняться ко второй версии. Он был слишком серьезен и слишком спокоен.

— Приветствую тебя, правитель Эборакума, — сказал я.

Бальдульф чуть сардонически скривился на такое обращение, почти правильно полагая, что я валяю дурака. С одной стороны, этим я напоминал или подтверждал ему весть о гибели Кольгрима, а с другой, если я торчу под стенами, долго ли ему осталось вместе со всем Эборакумом?

— Приветствую тебя, повелитель Британии, — промолвил он с едва уловимой мрачной иронией. — Чего ты хочешь от меня?

— Пригласить тебя к обеду, — я кивнул на стол, уже уставленный кувшинами и кое-какими нескоропортящимися закусками. — А за трапезой обсудим, что нам делать дальше.

— Ты уверен, что нам стоит при таких обстоятельствах разделять трапезу? — Бальдульф резко приподнял бровь, и голос его зазвучал в несколько раз живее, чем при приветствии. В конце концов, столько всяких традиций связано с совместными трапезами. И помимо отравлений или резни перепившихся сотрапезников или поджигания кровель над их же головами — практически ни одной плохой. Да и то, все перечисленное не традиции, а только легенды и случаи из жизни, приличные же люди так себя не ведут.

— Думаю, что стоит, — заверил я. — В конце концов, что еще стоит делать добрым друзьям?

Бальдульф с сомнением обозрел окрестности. Добрые друзья, говорите? Знаем мы таких добрых друзей…

— Я тебя не понимаю.

— Что тут понимать? Ты вручаешь мне ключи от Эборакума, а я считаю город своим и беру его под свое покровительство. При этом отдаю город тебе, чтобы ты управлял им и дальше. Разумеется, на определенных условиях.

— Что это за условия? — осведомился Бальдульф ничего не выражающим голосом.

— Слишком долго говорить. А лучше еще и записывать. Так что, советую все же сесть за стол.

— Так не пойдет, — сказал Бальдульф.

— Это еще почему?

— Я здесь вождь не бессловесных скотов, а вольных людей, которые сами знают, что им делать. Я не могу продать их за обещание власти или богатства, или жизни.

— И даже за их собственное благополучие?

— Им самим решать, что для них есть благополучие.

— Как же они решат, если ты не оставишь им выбора?

— Я не оставлю

им выбора? — переспросил Бальдульф, удивленно наклонив голову.

— Именно ты. Потому что я предлагаю им выбор.

Бальдульф нахмурился, его лицо приняло несвойственное ему свирепое выражение, и наконец сакс спрыгнул со своего буланого конька. Позади него послышалось мрачное фырканье — то ли фыркали кони сопровождавших его спутников, то ли они сами издавали такие звуки, как надутые мехи, также спешиваясь. Я подал знак, чтобы лошадей у наших гостей забрали.

— И что это за выбор?

— Помнишь, когда мы встретились с тобой у Дугласа, ты сказал, что поединок — это будет слишком ясно, и у судьбы будет небольшой выбор, так пусть начнется сражение многих со многими. Если сражение многих со многими начнется сейчас — не будет ли это слишком ясно, и не будет ли у судьбы слишком малый выбор?

Бальдульф стоял передо мной выпрямившись и смотрел слегка сверху вниз.

— Я не хочу этого говорить.

— Не говори. — Я пожал плечами. — Когда ты говорил о ясности поединка, вряд ли ты имел в виду, что будет слишком ясно, кто из нас победит. — По губам Бальдульфа невольно скользнуло что-то вроде улыбки. — Скорее, только то, что два человека едва ли вправе решать исход всей битвы. Ведь в исходе поединка может оказаться повинна всего лишь случайность.

Бальдульф кивнул почти доброжелательно.

— Но сейчас обстоятельства переменились. Теперь ты вряд ли хочешь, чтобы проливалась кровь многих. Желаешь ли ты решить исход дела поединком, а не большим боем?

— И что будет, если я выйду победителем? — Бальдульф сразу взял быка за рога. — Твоя армия все равно ринется на город.

— Не ринется. Если я проиграю, это не будет означать, что вы выиграли войну, просто Эборакум не будет мне ничего должен, это я обещаю, город не тронут. Ты знаешь Пеллинора?

Пеллинор стоял неподалеку, напоминая не то менгир, не то вырезанного из дерева мрачного молчаливого идола. При звуке своего имени он впервые чуть повернул голову, изобразив пристальное внимание.

— Я знаю короля-без-королевства, — Бальдульф тоже чуть склонил голову в его сторону.

— Часто ли он нарушал свое слово?

— Я никогда о таком не слышал, — твердо заявил Бальдульф.

Я слышал. Почти. Но вряд ли это можно было считать за настоящее слово, и тем более, за настоящее его нарушение.

— Он проследит за тем, чтобы и мое слово не было нарушено, буду я в состоянии сам сдержать его или нет.

— Да будет так, — скупо и веско обронил Пеллинор.

Мне показалось, что при звуке его голоса Бальдульф вздрогнул. А еще припомнилась давняя сказка Галахада о ходячих деревьях. Наверное, такие глухие и гулкие голоса могли бы у них быть, если бы они вздумали поговорить. Занятно, сколько говорил с Пеллинором, а о ходячих деревьях надо было вспомнить именно сейчас. Впрочем, в свой час припоминалось о виселицах, тоже ведь, как правило, деревянные. Бальдульф снова наклонил голову, в знак того, что поручительству короля-без-королевства полностью доверяет. Но снова подняв голову, он бросил на Пеллинора быстрый странный взгляд.

— Ты прежде служил друидам.

— Я служил и служу богам, — своим величественным, «неприступным» и гулким голосом возразил Пеллинор. Никаких эмоций. Дерево, оно и есть дерево.

— А что с пленными? — спросил Бальдульф. — Они будут отпущены, или перебиты в любом случае, независимо от исхода? Или только в том случае, если я выйду победителем, в отместку?

— Мне очень лестно твое мнение обо мне, Бальдульф. Но не я развязывал войну, стремясь согнать вас с давно обжитых мест. Тем не менее, если ты выйдешь победителем, они перебиты не будут. Оружие им не вернут, но их отпустят.