Драконье царство
Шрифт:
Мы чуть-чуть помолчали. Я прислушался к тому, что происходит за матерчатыми стенками. Лагерь шумел, гудел как улей, хорошо, что не разворошенный. И все это на вполне почтительном расстоянии. А что это мы вообще так славно разговорились?
— Я так понимаю, что весь почетный караул от моего мавзолея ты отогнал?
— Гавейн приглядывает со стороны. Заодно разбирается с какой-то треснувшей катапультой.
— Хорошо. А что наши волшебники? Впали в безнадежность и отчаяние?
— Да нет, не то чтобы.
— Но есть какой-то свет в конце тоннеля? Проблеск? Просвет в облаках?
Ланселот довольно
— Может и есть, — сказал он наконец. — Да только я в это уже не верю. Есть земля, есть небо, скалы, мечи железные, катапульты, кости в кострищах, и именно так проходят человеческие жизни, и разве нужно людям что-то еще? Мне уже наплевать.
— Да у тебя, никак, депрессия, друг Ланселот?
— Вот именно, — буркнул Ланселот, но оказалось, что он говорит не о депрессии. — Ланселот! Мне уже почти нравится им быть. Да нет, какое там, нравится — я вжился, влез в перчатку, а она вдруг стала собственной кожей… Бывает, да? Мы, люди, такие адаптируемые зверюшки. — Его губы скривила знакомая презрительная, почти брезгливая усмешка. — И потом, помнишь, мы говорили, если «это», — под «этим», произнесенным с самыми смешанными чувствами, среди которых наиболее заметным была мрачная неприязнь, конечно, не могло иметься в виду ничего кроме «Януса», не то слишком опасного, не то слишком уже безвредного и бесполезного, чтобы как-то оправдать свое существование, — если оно останется здесь, оно уже никому никогда не повредит.
— Новое придумают.
— Без нас как-нибудь.
— Ага, — согласился я, вылезая наконец из-под шкурки во всей вчерашней колом торчащей одежде, которую и не подумал снять. — Знаешь что, Ланселот. Пить с утра крепленые напитки неразумно, но сегодня можно. Как-никак, у нас победа, а вчера толком и времени не было отпраздновать.
— А что это никто не догадался снять с тебя всю эту дрянь? — изумленно возмутился Ланселот.
Я приподнял шкуру, поднял лежащий под ней Экскалибур и аккуратно вставил его во все еще болтающиеся на поясе ножны.
— Иногда они знают, когда меня лучше не трогать. Зарубил бы.
— И многих уже? — недоверчиво спросил Ланселот.
— Ни одного. Но намерение было. Чувствуют. Инстинктивно.
Ланселот почему-то улыбнулся, вдруг ностальгически-радостно, даже больше радостно, чем ностальгически, кивнул и поднялся.
— Переоденься, я прикажу кому-нибудь принести воды.
— А вино у меня здесь, — сказал я, вытаскивая из угла покрытый глазурью запечатанный кувшин.
— Ну ладно, давай по глотку, — согласился Ланселот, не переставая улыбаться.
Я собственноручно «свернул головку» кувшину, и мы по очереди отхлебнули из горлышка.
— Вот теперь можно и о воде подумать, — одобрительно заметил Ланселот. Таинственная неудержимая улыбка с его губ так и не сходила. Он радостно, похлопал меня по плечам и как будто чуть-чуть пританцовывая двинулся к выходу. Настроение у него с каким-то внутренним плавным пируэтом подскочило.
— Чему это ты вдруг обрадовался? — спросил я.
— Да так, мы же победили в конце концов!.. — И он скрылся за пологом.
Позже, когда я уже привел себя в порядок и выбрался на свет божий, там оказалось даже шумнее и суматошней, чем я думал. А главное, пришлось тут же испортить людям праздник, — хотя, испортил ли? говорят, люди от безделья устают, — велев сворачивать лагерь, пьянки и прочее моральное разложение, и собираться к небольшому ночному переходу — не приходя в сознание, напрямик к Эборакуму. Бальдульф тоже еще не должен прийти в себя, когда мы будем стучаться в его ворота и развешивать на них свои щиты.
Армия, хоть и опьяненная победой, была еще податливой как воск. Идея слету завладеть Эборакумом действовала на нее воодушевляюще, так что как раз к ночи она сравнительно протрезвела до того, что сумела даже бодро проползти несколько миль.
Гавейн с частью войска снова отправлялся на корабли. Компанию ему на этот раз, чтобы было не скучно, составлял Галахад. А вот Бедвира я оставил при себе. Со вчерашнего дня он пребывал в глубокой задумчивости. Все-таки одно дело воевать с Кольгримом, и другое — наблюдать его похороны, каким бы абстрактным отцом он для него ни был. Его смерть вызывала у всех наших соратников самый ребяческий восторг, но разве можно было ждать того же и от Бедвира? То, что погребение поверженного сакса состоялось с почестями, должно было несколько смягчить впечатление, а первым поджечь костер я велел самому Бедвиру. Он сперва вздрогнул, когда узнал о моем решении и, пожалуй, не прочь был отказаться от этой чести. Вряд ли, конечно, он подумал, что я испытываю его чувства, скорее, может быть, на мгновение подумал, что с моей стороны это просто неудачный выбор наобум, но может, и подумал. Это тоже было бы логично. По крайней мере то, что никакого выбора наобум не было, он понял сразу же, как только мы посмотрели друг другу в глаза. В его взгляде была растерянность и что-то похожее на усталый упрек.
— Просто попрощайся, — сказал я. — Вам не нужно ни знакомиться, ни ладить. Но он был бы доволен, если бы знал.
Другим, конечно, ничего объяснять не стали. Просто случилось, как случилось. Сосредоточенный и бледный Бедвир долго смотрел на костер, к которому мы стояли ближе всех, так что в нас летели искры. Он успел сильно измениться за то недолгое время, что мы были знакомы. Как будто еще вырос, раздался в плечах, потерял свою недавнюю худобу, стал крепче и мощнее. Я предполагал, что это случится, но чтобы с такой стремительной быстротой… Ну, что ж удивляться, вся жизнь человеческая быстротечна. Если мы еще не успели этого заметить…
— Ты прав, — сказал он вдруг негромко, сквозь гул и треск пламени. И голос у него был другим, ниже и жестче, только в интонациях осталось что-то прежнее. — Это нельзя было отдавать другим. Я бы потом сожалел.
— А если бы сожалел ты, то сожалел бы и я.
На губах Бедвира появился намек на улыбку и тут же пропал.
Когда мы через некоторое время расстались, — костер еще догорал, — я потихоньку велел Кею приглядывать за его старым другом, не отходить ни на шаг, если только, впрочем, он сам не захочет остаться один, наедине со своими мыслями. Мог бы, конечно, не стараться, Кей всегда прекрасно все понимал. Но и мне хотелось сказать, что мысленно я с ними, даже если меня рядом нет — не могу же я быть одновременно в нескольких местах, да при этом еще и не мешать.