Драконье царство
Шрифт:
Но это происходило вчерашней ночью. И многое осталось в ней безвозвратно, а теперь все было иначе. Что может быть лучше хорошего ночного перехода? На свежем бодрящем воздухе, никакого размаривающего солнца, никаких далеко просматривающихся вдаль пейзажей, создающих ложную утомительность расстояний, тревожащих своей открытостью или напротив, природными укрытиями; луна, звезды, романтика… Пройдешь через кладбище и не заметишь, и никакого в войсках не будет упадка духа.
Таранис пофыркивал, развесив уши, а ехавший рядом Ланселот рассказывал нам с Кеем, Бедвиром и Гаретом о своих захватывающих
В такой подробной версии, да еще доступной пониманию даже такого непосвященного слушателя как Гарет, я и сам слышал всю повесть Ланселота впервые, и звучала она и правда более чем увлекательно. Кей и Бедвир то и дело перебивали рассказчика, переспрашивая, что именно он сделал, и зачем. Ланселот объяснял, иногда слегка раздражаясь на меня, когда я встревал с объяснениями раньше него или сам проявлял внезапно скептицизм, требуя уточнения некоторых подробностей для прояснения всех тонкостей и сложностей конкретной ситуации.
— И после всего, что ты нам рассказываешь, ты и правда думал, что Кея надо было подгонять?! — осведомился я с шутливым негодованием.
— Откуда же я знал, что у вас творится? — с восхитительной самоуверенностью пожал плечами Ланселот. — Эту же войну веду не я.
— Иногда мне кажется, что и не я.
То ли я еще сказал это с какой-то удачной интонацией, только мы всей компанией покатились со смеху. Конечно, у всех нас свои представления о том, что лучше, и что бы было, если бы никто никуда не вмешивался. Но так не бывает. Ничего, все это мелочи, которые всегда так или иначе случаются. Куда бы мы девались без случайностей? Тем более, что иногда они бывают и неожиданно удачными. За последние приходится прощать все остальные.
Ланселот что-то проворчал себе под нос в темноте, будто что-то считая, затем спросил:
— Эта гора, на которой было сражение. Она ведь называется гора королевского камня?
— Какого еще королевского камня? — недоверчиво спросил Кей.
— А разве нет? — не менее удивленно переспросил Ланселот. — Артур, вы же там несколько дней сидели наверху. Вы там видели какой-нибудь камень?
— Нет, — несчастным голосом пропустившего интересную достопримечательность туриста сказал Гарет. — А там был какой-то особенный камень?
Я подумал, понимая, к чему клонит Ланселот, но ничего путного не надумал.
— Вспомнить не могу, мы были как-то заняты другим. Не обратили внимания.
— Непорядок, — сказал Ланселот. — Камень надо будет поставить, в честь победы.
— Погоди, война еще не закончена.
— Ну, когда будет закончена… А старые римские бани, как я понимаю, отсюда далековато…
— Ты, конечно, говоришь об Аква Сулис? — переспросил Бедвир озадаченно. — А тебе туда нужно? Ты же, кажется, только что с юга, а они там.
— Да нет, не нужно, это я так… А вообще, кто-нибудь знает, как называется эта гора?
— Понятия не имею, — беспечно сказал Кей, — тут столько гор понатыкано, и вообще меня там почти не было…
— Бадон, — сказал Бедвир. — А других названий я не слышал.
Здравствуйте, приехали… Поводья Тараниса я не дернул — зачем дергать бедное усталое животное. Ну да, некоторый эмоциональный всплеск воспоследовал, ну и что? Можно подумать, что к этому все не шло. Битых пять минут ходим вокруг да около…
— Надо будет запомнить, — заметил я сдержанно.
— И камень поставить, — добавил Ланселот. — И выбить на нем, что гора называется Бадон.
— А может, ну его? — возразил я.
— Надо, — покачал головой Ланселот. — А то ведь забудется. Хотя вечно кажется, что что-то забыть невозможно. А потом никаких следов не остается — ищи-свищи…
Ночь становилась все тише, смолкали обрывки песен, разговоры, шутки и смех, тише и мягче становился и топот, все понемногу погружалось в дремоту. И все слышнее становились лесные звуки — уханье совы, шорох чьих-то крыльев. А кто-то из всадников неподалеку еще и всхрапнул, заснув в седле. Незадолго до рассвета, с тешащим самолюбие чувством исполненного долга, армия снялась с марша, расположившись на заслуженный привал.
Эборакум ощетинился как еж. И то дело. Если бы Бальдульф сбежал за море, я бы окончательно в нем разочаровался. Впрочем, нет, конечно, разочаровался — не то слово и не то понятие, скорее фигура речи. Но то, что он был на месте, меня очень даже устраивало.
Несколько колонн, двигавшихся почти синхронно по разным дорогам, перекрыли подходы к Эборакуму. Подойдя первыми, мы немного подождали, пока подтянутся остальные. Гавейн блокировал княжество с моря, курсируя вдоль побережья. На всякий случай, чтобы не приплыл кто-то «третий-лишний», или чтобы кто-то невзначай не уплыл от решающей встречи. Галахад прибыл в качестве вестника о рекогносцировке, да так и остался с нами, где, как предполагалось, и назревала развязка.
Полдень был ярким, но холодным. Солнце освещало каменные стены, а ветер беспощадно гнал облака, разрывая их в жалкие лохмотья, и заставлял траву стлаться и звенеть как речной поток в скалах. Выстроившаяся армия застыла в этой текучей подвижности. Она стояла на месте, на виду тех, кто засел в окруженном городе и вне досягаемости для каких-либо метательных снарядов, а что-то неосязаемое стремительно проносилось мимо. Как проносится само время. Одновременно леденящее и бодрящее. Оглушающее как сама жизнь, и оставляющее впечатление яркой и холодной, текучей и вместе с тем неподвижной и бесстрастной вечности.
Хотя какие-то страсти, конечно, были. Правда, я бы не сказал, что много. Сперва со стен шквалом неслись какие-то отчаянные оскорбительные крики, безнадежная похвальба, но понемногу саксам надоело, особенно, когда на видном месте появились, под охраной, пара тысяч безоружных пленных, захваченных при Бадоне. Ох, не зря Ланселот поминал Ричарда под Акрой… Саксы не были осведомлены ни кто такой Ричард, ни где находится даром не нужная им Акра, но все, что могло означать происходящее, было старо как мир.