Драконье лето
Шрифт:
— Драконы не верят Первому… — прошептал я.
— Мы верим в себя. А вы — не верите никому.
Я молча вышел из комнаты.
Закрыв за собой дверь, я прижался лбом к косяку. «Нами управляют легенды, Квентин», — сказал Эрик. Нет, мэтр. Отчаяние.
По галерее гулял ветер. Марек и Эйлин тихо переговаривались у колонны.
— Убедилась? — Марек кивнул ей на меня. — Идемте.
Мы двинулись вдоль галереи. Марек сутулился больше обычного. Эйлин, все еще бледная, зябко куталась в поблекшие косы.
— Вы слышали весь наш
— Почти, — подтвердил Марек. — Наш друг весьма привержен истине, вот только она с ним не в ладах. Пожалуй, вечером я нанесу ему еще один визит, посерьезнее.
— Бесполезно, — отозвалась Эйлин. — Он не скажет.
— Но и не отступится, ты слышала. Чего нам ждать? Ртути под кроватью? Зарева над парком? Умелого повара?
— Он передаст наше предложение, — твердо сказала Эйлин. — Де Вельер не сказал Квентину ничего нового, хотя я, что скрывать, надеялась на некоторую признательность.
— О да, — хмыкнул Марек. — Мы заставили его открыть яд, которым он надеялся уморить Лин, и де Вельер теперь нам безмерно благодарен.
— Он ранен, его бьет озноб, и он хочет жить! Как бы ты повел себя на его месте?
— Вряд ли достойнее, — Марек пожал плечами. — Но наверняка умнее. Он даже не спросил о высокой воде: чем вызвано наше беспокойство, как далеко мы продвинулись в расчетах — ничего! Или у него глаза и уши в Галавере, или он не верит нам ни на грош.
— Противоядие! — громко перебил я. — Эйлин, где оно?
— Железная лазурь. Я отправила записку, — она легко сжала мое плечо. — Все хорошо. Предложение отправить драконов к праотцам, признаться, не было лишено оригинальности.
Лин, Линка, маленькая и бесстрашная… Я прикрыл глаза. Небо, она будет жить. Завтра, послезавтра… каждый день. Пепел, как же я испугался…
— Зачем я вам понадобился? — устало спросил я. — Там, на допросе?
— Откровенность, Квентин. Единственное, что мы можем выставить против драконьего братства. Мы ценим верность, но она не может быть слепой. Идите, вам нужно отдохнуть.
Я развернулся и пошел к лестнице. Взбегая по ступеням, я еще не представлял, куда пойду. Если бы мне предложили заложить несуществующую душу за право вернуться на ферму и больше не слышать ни об интригах, ни об отравлениях, я бы, наверное, согласился. Пусть даже умирать пришлось бы по колено в воде.
Из коридора послышался хрустальный звон. Потом звук бьющегося стекла. Я просунул голову в дверной проем.
Посреди солнечной комнаты стоял, вытянув руку, давешний угловатый парнишка, любитель носков из козьей шерсти. Рукава трепетали на ветру, но манжеты были неподвижны, словно вылитые из прозрачного гипса, и странно, ярко светились. Паренек неловко шевельнул рукой, и, когда по граням стеклянного запястья побежали радуги, я понял его секрет: развевающийся рукав был подделкой из тонкого хрусталя.
Парень кивнул — и со всего маха швырнул сверкающий браслет в стену. Я полуоткрыл рот. Стекло неохотно заскользило по кисти, сияя так, что слезились; глаза, и остановилось на кончиках пальцев.
— Зачем? — мой голос гулко отозвался в стенах. — Зачем губить такое сокровище?
Парень вздрогнул и обернулся, смущенно улыбаясь.
— Я еще десяток таких спроворю, не бойтесь. Надо, чтобы намертво село: мы же будем танцевать.
— А-а… — я не знал, что сказать.
— Это первый, что не врезался в стену, — паренек аккуратно снял хрустальный рукав. — Наверное, я должен сказать спасибо: вы мне удачу принесли. Нашли вы тогда свою комнату?
— Что? А, да. Слушай, — я прикусил губу, — если ты не дорожишь этим наброском, может быть, поделишься? Есть одна девушка, которая долго еще не будет танцевать.
— Наша преподавательница фехтования? — Его глаза округлились. — Вы ведь о ней говорите, правда? Что с ней? Утром было первое занятие, а потом кто-то сказал, что ее ранили — это так? Я слышал, она поймала убийцу? С ней все будет в порядке?
— Сдаюсь. Столько вопросов, что я на все не отвечу, — я вскинул руки. — Да, я как раз иду к ней. Надеюсь, она скоро поправится.
— Держите, — он протянул мне браслет. — И, знаете… я наряжаю хрусталь к кануну драконьего лета. Она успеет выздороветь.
— А ты успеешь закончить свое чудо. Скажи, — я остановился в дверях, — то, что происходит вокруг, тебя не тревожит? Заговоры, убийцы, поединки?
— Да я этого и не умею, — он пожал плечами. — Мареку это вряд ли понравится, но мне все равно, для кого выдувать стекло. Я так ему и сказал, когда меня принимали.
— И поэтому тебе все равно, при ком жить, при магах или при драконах?
Он покачал головой.
— И именно поэтому я стою за магов. Им от меня ничего не нужно, кроме того, чтобы я жил и делал то, что мне нравится больше всего. Не нужно бороться, не нужно служить, даже думать не нужно, если мне этого не хочется, — он засмеялся. — Ну, это я так, в шутку говорю. Знаете, мама очень хотела, чтобы из меня что-нибудь вышло. Вот оно, «что-нибудь», и вышло. Ушло, и больше я его не видел. Когда увидите Лин, скажите ей, что она замечательная. Я очень жду следующего урока.
— Уверен, она тоже, — я бережно накрыл браслет плащом. — Спасибо.
Я долго блуждал по переходам замка, не думая ни о чем. На сердце было легко, словно искрящаяся стеклянная безделушка на расстоянии вдувала в Лин жизнь не хуже неведомой железной лазури. Кажется, я улыбался.
Каменные полы сменились деревянными, запахло водяным паром и смолой. Лазарет располагался невысоко: в галерею заглядывала сосна, на досках были разбросаны шишки.
Я остановился на пороге.
— Заходите, — длинноносый лекарь в шапочке и светлой мантии до пят выглянул из соседней комнаты. — Вашей спутнице очень повезло, что дело, вероятнее всего, не дойдет до нервического расстройства или слепоты.