Драконьи тропы
Шрифт:
Канингем поднял голову и посмотрел на нее в упор. Темные глаза его были сейчас совершенно черными.
Ни слова не говоря больше, она повернулась и побрела прочь.
Под ногами из-под снега проступала ледяная вода. Вокруг поднимался холодный туман, сквозь который проглядывали силуэты деревьев, камни, скалы. Она шла и шла, не думая совершенно ни о чем, не чувствуя даже усталости. Дорога в талом снегу вела ее между склонов, заросших иззябшимся за зиму кустарником. Кустарник сменился невысоким подлеском. Черные от сырости ветки сплелись с туманом в густую
Она вышла на широкую поляну, отгороженную от мира плотной угрюмой стеной елей, заснеженных, суровых, воплощающих собою само молчание.
Она подошла к широкой каменной плите, занимающей большую часть поляны, взобралась на нее и подошла к круглому озерцу, с краев до середины затянутому тонким льдом.
По-прежнему, не думая ни очем, она разулась, бросила на снег куртку, начала расстегивать рубашку. Но расстегнула только две пуговицы и безвольно уронила руки, потом вошла в озеро и медленно легла на ледяную темную воду.
Редкими крупными хлопьями падал снег с серого неба. И было только это серое небо. А вокруг были горы.
Она вспомнила вдруг Астиану, когда они, разувшись, брели вдоль самой кромки берега моря, а у Лиски в душе все звучала и звучала та дивная песня. И соленые пенные гребешки набегали на ее босые ноги, а рядом молча шел Дариан, думая о чем-то своем. Он был рядом тогда, Дариан...
Чего бы она только не отдала, чтобы быть сейчас с ним!
– - А что бы ты отдала, чтобы быть сейчас с ним?
– - вздохнуло над ней пространство.
– - Все, -- без тени сомнений ответила она.
– - Все?
– - удивился кто-то в ответ, -- и даже жизнь?
– - Да. И жизнь.
Она смотрела на летящий с серого неба снег. Кто-то очень большой совсем рядом тихо вздохнул, или это только показалось...
– - И жизнь?
– - казалось, весь мир сливается с эти безликим серым небом и оглушающей тишиной, -- Хм...
И она исчезла.
И осталось только пустое бесцветное небо и горы вокруг.
– - Лисса, Лисса, -- звал ее самый нужный на свете голос.
Она открыла глаза и увидела над собой его лицо, и почувствовала на плече его горячую руку.
– - Ты?
Последнее, что она слышала, был ворчливый голос Илесты:
– - Да не стой же ты как пень, Канингем. Сейчас замерзнут оба к чертовой матери. Шевелись давай.
Гл. 33
Она, проснувшись, увидела над собой светлого дерева потолок с резными балками и сразу узнала комнату. На втором этаже, прямо над кухней, самая теплая в доме. Рядом сидел Хорстен.
Она рывком поднялась и села, с тревогой
– - Да жив он, жив. Только что вышел, весь вечер и ночь сидел около тебя, насилу прогнали поспать.
Она перевела дух. Вздохнула. Снова вздохнула и, наконец, смогла заговорить.
– - А как же это случилось? Кто его вытащил? Кто смог это сделать?
– - Ну кто-кто? И ты тоже. А еще... сама догадайся.
Она подумала, вспомнила и еще подумала и широко распахнула глаза:
– - Син-Хорайн?! Да?
– - Да, -- Хорстен помолчал немного.
– - Не просто так, конечно. Он заплатил за это жизнью.
– - Как?
– - у Лиски упало сердце.
– - Он умер?
– - почти шепотом спросила она.
– - Ну, -- дед насмешливо фыркнул.
– - Я же сказал "жизнью", а не "смертью". Слушай как следует, -- и проворчал еще: -- это вам, молодым, жизнь -- один только праздник. Он обещал горам за это, что будет жить еще тысячу лет.
– - О!..
– - Ладно, с тобой все в порядке. Пойду вниз. И ты спускайся, как проголодаешься. Там тебя Наира дожидается.
Дед вышел. Лиска, путаясь в рукавах, наскоро оделась. Наира, наверное, расстаралась: на стуле рядом с кроватью кроме надетой уже рубашки лежала любимая юбка и праздничный шелковый пояс, и даже зеленая атласная лента в волосы.
Она выскочила в коридор, сбежала по лестнице и первым делом, конечно же, прокралась в его комнату. Тихо-тихо, стараясь не разбудить, не дыша, опустилась на колени рядом с его изголовьем и, замирая от невозможной, несбыточной радости, любовалась, пока не услышала, как за спиной тихо скрипнула дверь. Она оглянулась.
Из-за двери, немногим выше дверной ручки выглядывали пушистые, чуть курчавые волосы, край нежной округлой щеки и темный любопытный глаз. А снизу выглядывала еще одна очень заинтересованная и немного даже обиженная физиономия.
Лиска вышла в коридор и, подхватив в охапку сразу обоих, и Фрадину, и Руша, потащила их на кухню. Там, уперев в бока перепачканные мукой руки, их ждала уже внучка Ведунцовской ведьмы. А за столом сидели Хорстен, Верилена и Канингем. А на столе стояла стопка блинов, на большом зеленом блюде высилась горка оладий, рядом стояла сметана и земляничное варенье и... ужасно захотелось есть.
В довершение ко всему выглянуло из-за туч солнышко, и Лиска вдруг услышала наконец за окном веселую капель. Осталось только положить на блин сметану...
– - И рыжичка мне соленого еще сверху положи, -- сонным голосом распорядилась возникшая в дверном проеме Кордис.
А потом, через несколько дней, они все (то есть, "молодежь", как их назавали "старики") стояли на склоне Лешачьей балки и смотрели вниз, на луговину. На недавно еще перепаханной и окровавленной, а сегодня прибранной, ровной, чистой и черной оттаявшей земле широким кругом стояли двенадцать сильнейших из магов Изнорья, Астианы и Никеи и произносили один из самых мощных, а для Драконовых гор, безусловно, самый важный старинный заговор. Драконогорские маги обычно поправляли несведущих: "Не заговор, а договор".