Драконоборец из Меребартона
Шрифт:
— И заодно изжарить собственную лапу. Кроме того, — добавил я, я как раз думал об этом, — даже избавившись от капкана, он всё равно останется калекой и не сможет охотиться, чтобы прокормить себя. Как птичка, которая вырвалась из лап кота слишком дорогой ценой.
Он немного нахмурился, что означало: ну, может быть, может быть…
— Нам понадобится туша, — констатировал он.
— Ага, вон та больная коза отлично подойдёт, — сказал я.
Кивок. Его больная коза. Ну, с этим я ничего не могу поделать — все мои животные здоровы.
Он взял тачку и отправился за козой. В это
Хвала господу, Мархауз прислал мне скорпион. Радость немного портило то, что он и сам заявился, ну да ладно.
Это был настоящий мезентинский скорпион, двести лет как минимум. Семейная традиция гласит, что пра–пра–пра-и–так–далее–дедушка Мархауза привёз его из Гранд—Тура в качестве сувенира. Скорей всего дедушка взял эту штуку для обмена или погашения безнадёжного долга, но как бы там ни было, а два поколения назад эти штуки весьма неплохо торговались.
— На кой чёрт, — сказал Мархауз, спрыгивая с повозки, — он тебе понадобился?
Вообще он неплохой человек, на мой взгляд. Мы вместе были при Аутремере — там и встретились в первый раз, что само по себе просто невероятно, если учесть, что наши дома стоят всего в четырёх милях друг от друга. Но он был взят на воспитание и рос где–то за городом. Думаю, поэтому он и есть такой, какой он есть.
Я одарил его полу–безнадёжной улыбкой. Наша судомойка всё ещё сидела в повозке в ожидании кого–нибудь, кто поможет ей слезть.
— Спасибо, — сказал я. — Надеюсь, он нам не понадобится, но…
Скорпион — это осадная машина, довольно небольшая по сравнению с огромными катапультами для метания булыжников, мангонелями и требушетами, которыми нас измолотили при Крак–де–Бесте. По сути, это такой громадный стальной арбалет, с рамой, мощной станиной и весьма эффективным воротом. Один человек при помощи железного прута может легко и быстро взвести его, а бьёт он на триста ярдов, стальной стрелой длиной в руку и толщиной в большой палец. У нас были такие в заварушке при Метуше. А у тех ребят, к счастью, не было.
Я поведал Мархаузу о драконе. Он решил, что я таким образом пытаюсь поразвлечь его. Потом увидел капкан, лежащий на земле перед домом сидра, и притих.
— Так ты это серьезно, — сказал он.
Я кивнул:
— По–видимому. Он сжёг несколько домов в Меребартоне.
— Сжёг…
Я ещё ни разу не видел его таким.
— Так говорят. Не думаю, что это просто драк.
— Значит, это… — он не закончил. Да и ни к чему.
— Вот отчего, — сказал я, стараясь казаться весёлым, — я так рад, что твой дедушка прикупил эту штуку. Он как в воду глядел. Неудивительно, что ему удалось сколотить состояние. Наверняка у него был талант определять полезные вещи с одного взгляда.
Ему понадобилось время, чтобы всё переварить.
— Стрел у меня нет, — сказал он.
— Что?
— Стрел нет, — повторил он, — только машина. Мы ведь сроду не пользовались этой штукой, она так, для антуражу.
Я пару раз открыл и закрыл рот. Выдавил:
— Наверняка они где–то были.
Он пожал плечами.
— Э… Ну, поначалу были, надо полагать. Думаю, их где–нибудь к чему–нибудь приспособили. — Он слабо улыбнулся. — Видишь ли, не в правилах моей семьи хранить разное старьё на всякий случай на протяжении двухсот лет.
Я попытался вспомнить, как выглядят болты для скорпиона. Там что–то вроде трёхлопастного фланца у нижней кромки, чтобы стабилизировать их в полёте.
— Ладно, не важно, — пробормотал я. — Сгодятся старые металлические прутья. Думаю, у
Я посмотрел на станок. Ведущие винты и паз ползунка были забиты комьями засохшей смазки.
— Он хотя бы работает? — спросил я с надеждой.
— Э… Думаю, да. Наверняка он работал, когда его использовали в последний раз. Мы держим его на главном хранилище, в промасленных шкурах.
Я отколупнул с рамы хлопья ржавчины. Безусловно, выглядела эта машинка достаточно грозно, но что, если механизм изъеден ржой?
— Что ж, пожалуй, надо снять его с повозки и как следует осмотреть, — сказал я. — Ещё раз спасибо тебе, Мархауз. Я извещу тебя, чем всё закончится.
Сказанное означало: будь добр, исчезни. Мархауз нахмурился.
— Я остаюсь здесь, — сказал он. — Ты правда думаешь, что я доверю тебе семейную реликвию?
— Поверь, — сказал я, — тебе не о чем беспокоиться. Я знаю, как пользоваться этой штукой, ты же помнишь. К тому же, их почти невозможно поломать.
Напрасно я задал работу языку. Мархауз — как та собака, что была у меня когда–то: она не выносила, если что–нибудь происходило без её участия; даже когда ты среди ночи выйдешь по–большому, она плетётся следом. Под Аутремером Мархауз был единственный из нас, кто всегда вызывался добровольцем на любое дело. И именно поэтому его никогда не брали.
Итак, независимо от моего выбора или желания нас теперь было девять: я, Эбба, Мархауз и шесть человек с фермы. Из этих шести, Лютпранду семнадцать, а Ронвальду двадцать девять, хотя едва ли следует принимать его в расчёт из–за его покалеченной руки. Остальным где–то от пятидесяти двух до шестидесяти. Старичьё. Должно быть, мы сошли с ума, подумал я.
Мы отправились на повозке с плоским днищем, трясясь и подпрыгивая на кочках Уотери—Лэйн. Все молчали и думали об одном и том же: что, если этот мерзавец налетит и сожрёт нас всех, пока мы вот так трясёмся в этой колымаге? А я ещё думал вот о чём: Мархауз сам виноват; в конце концов, он тоже рыцарь, и лично настоял на своём участии, но остальные — на моей совести. Велено было послать за рыцарем, а не за рыцарем и половиной деревни. Впрочем, рыцарь в полном смысле этого слова — это не один человек; он ядро подразделения, сердце общества, копьё на войне, деревня в мирное время, он стоит за всех и впереди всех в минуту опасности, прикрывает спину в трудные времена, в общем, рыцарь — это не столько существительное в единственном числе, сколько собирательное понятие. Короче, слушая все эти старые и новые сказки и баллады о приключениях доброго странствующего рыцаря, о его скитаниях по тёмном лесу в поисках зла, которое необходимо искоренить, следует понимать, что «рыцарь» в данном контексте является просто удобным сокращением для рыцаря, его оруженосца, ещё оруженосца, трёх телохранителей и паренька который ведёт за собой запасных коней. Вся эта безымянная масса людей остаётся неизвестной, она растворяется в сиянии ослепительного облика рыцаря, ему одному достаётся вся слава или весь позор. Но любой человек, обладающий практической сметкой, понимает, что остальные тоже были там, а иначе, я вас умоляю, кто тащил запасные копья, чтобы заменить сломавшиеся в стычке? Кто, скажите на милость, помогал бедолаге каждое утро надевать и каждый вечер снимать всю эту бесчисленную сбрую с него самого и с его коня? Бывают такие ремни и пряжки, с которыми вы просто не в состоянии справиться самостоятельно, если только на каждую из трёх ваших неестественно длинных рук не приделано по три кисти. Без людей, меня окружавших, я был бы совершенно беспомощен и бесполезен. Это понятно. Ведь понятно?