Драконов не кормить
Шрифт:
Возможно, зря Илидор позволил эльфам узнать об этом, но никаким другим способом золотой дракон не мог избавиться от мысли, что произошедшее в шахте Уррека ему приснилось. А сейчас ему было крайне важно откуда-то брать силы и двигаться дальше.
Найло сделал об этом какие-то пометки в своих бумагах и велел продолжать эксперименты с рудами. Он так и сяк пытался заставить дракона воздействовать на них.
* * *
После продолжительного или слишком мощного использования второй способности у Илидора тряслись колени, накатывала слабость
Означать это могло лишь одно: он истощает свою магию настолько, что в ход идёт жизненная сила. Отличный способ умереть до срока.
Илидора выматывало даже сильное или длительное влияние на одного дракона – или эльфа. На эльфов его способность действует не хуже, как убедился Илидор. Но помышлять о том, чтобы повлиять сразу на двоих или троих, или на целый Донкернас – нет, не стоило и пытаться. Даже если он поймает всех эльфов в очень грустном и очень суицидальном настроении, то не убедит их кучно спрыгнуть в пропасть.
Это весьма расстроило золотого дракона.
Из лаборатории, где дни катились друг за другом так медленно и вместе с тем незаметно, казалось, будто снаружи тоже ничего не происходит, но там, разумеется, происходило. Приближалась весна, сезон гроз, и Йеруш Найло заявил, что сворачивает свои испытания в лаборатории: дескать, он проверил все гипотезы и уяснил возможности золотого дракона, а теперь пришла пора заняться важными вещами за пределами Донкернаса.
Чтобы Илидор это услышал, сподручники по приказу эльфа привели его в камеру, где жил Найло – мягкие половики на полу, широкая кровать с двумя тучными подушками, одеяло, в которое хотелось уйти пожить, стол, ещё один стол, сундук – словом, ничего похожего на условия, в которых держали драконов, да и кто бы сомневался. Когда Илидор услышал, что исследования закончены и приходит пора новых путешествий, его крылья с громким торжествующим хлопком развернулись за спиной, а глаза вспыхнули ярче ламп.
Он сумел! Он снова выходит из лаборатории! Он оказался очень-очень Хорошим Драконом, очень полезным, и теперь!..
У Йеруша отчего-то был скучный и кислый вид. Илидор смотрел на эльфа почти с нежностью и не понимал, какой кочерги тот так кислится. Разве Йеруш не рад, что его изыскания были удачны?
– В общем и целом… – Найло мазнул взглядом по щеке Илидора и стал медленно перебирать заметки.
Крылья золотого дракона напряглись, на затылке стянуло кожу. Илидор с тревогой подумал, что Йеруш касается заметок неохотно и так брезгливо, точно перед ним лежат разложившиеся черви.
Йеруш не выглядит довольным. Он совсем не выглядит довольным.
– Во всём, что касается управления камнями и рудами, – говорил Найло, сверяясь то с одной, то с другой бумагой, – а также управления чем бы то ни было вообще, а также… что тут у нас, магические потоки – ну, здесь совсем мимо… Словом, в общем, целом, а также в самом главном ты нихрена не оправдал моих ожиданий, дракон. Просто вот нихренашечки. Я страшно опечален. Я потратил такую прорву времени, чтобы это узнать!
Сокрушённо качая головой, Йеруш небрежно сграбастал свои заметки, уронил на пол чернильницу и, ссутулившись, пошёл к выходу.
Илидор смотрел
У двери камеры эльф обернулся и небрежно бросил сподручникам:
– Вроде дракон тут ни для чего больше не нужен, так что можно вернуть его в Айялу или выкинуть в помойное ведро.
Глава 16
«Если драконы так любят небо – какого ёрпыля им пришло в голову появиться на свет в недрах гор?»
Холмы Айялы, первый день сезона гроз
По эльфскому календарю начало весны называется сезоном гроз, по гномскому – сезоном миграций. Человеческий календарь не делится на сезоны, людям достаточно времён года и месяцев.
А у драконов нет календаря – только вечность и ветер, наполняющий крылья.
Но так уж повелось в Донкернасе, что первыми встречали весну старейшие драконы, и весь домен ждал этого дня, чтобы объявить о конце белого сезона и начале сезона гроз.
Чем был этот ритуал для самих старейших – примирением с новой жизнью? демонстрацией своей власти хоть над чем-то в этом месте? возможностью ненадолго отбросить смыслы и подтексты, решения и ответственность за них, просто взмыть в небо, умытое весенним ветром, напомнить себе, зачем дракону небо?
Во всяком случае этот ритуал зародился здесь, а не пришёл из Такарона: в недрах гор нет смены времён года, есть лишь более или менее холодные камни и всегда горячая лава. В гигантских пещерах под облаками растительность одна и та же круглый год, и на неё никогда не светит солнце, разве только если пещера находится под самой поверхностью.
Вронаан всегда первым чувствовал весну, и сезон гроз в Донкернасе вот уже двести лет начинался одинаково: в небо над Айялой грузно поднимался старейший ядовитый дракон. Большой, как сарай, и такой же неповоротливый с виду, он парил над холмами и замком величественно и грозно, парил под самой «крышкой». Даже невозмутимейшие из эльфов в этот день едва ли могли избавиться от ощущения, будто огромный дракон облетает дозором свою вотчину. Медленно взмахивает крыльями, беззвучно открывает сундукоподобную пасть, вспарывает светло-синее небо костяными гребнями хребта и скрюченными пальцами передних лап.
Сезону гроз – грозный вестник, патриарх ядовитого семейства Вронаан, мрачнейший из драконов.
Хшссторга и Моран в этот день пили свои отвары на крыше. То и дело они меняли ипостась на драконью, взлетали над замком и делали несколько виражей между его северной стеной и холмами Айялы, а стражие эльфы, стоящие на стенах у машин и камнеметалок, всякий раз вытягивались по струнке, готовые использовать машины, если только драконицы заберут слишком далеко на юг или восток. Драконицы же всем своим видом показывали, что чихать они хотели на всех эльфов мира, и спокойно плели в воздухе узлы и петли: ледяная драконица Хшссторга, похожая на скелет облитого водой сугроба, и эфирная драконица Моран, словно сотканная из наэлектризованных проволочных косичек.