Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)
Шрифт:
– Так мил'с'дарь видел, что делали те женщины? – горячился Тадеуш. – Они кормили котов мясом, купленным с прилавка! Они тратили деньги на бездомных котов! А все говорят, будто бы турки – это кровожадные дикари.
– Ты еще увидишь продавцов птиц в клетках, которых особенно религиозные мусульмане покупают только лишь затем, чтобы ради утешения Аллаха выпустить их, - сказал пан Михал, оттирая пот со лба. – Жалко, что с таким же запалом они не отпускают пойманных врагов, предпочитая мучить их в подземельях или на галерах.
– Басурмане любят животных и детей, к ним они добры и заботливы, а вот по отношению к врагам способны быть буквально невообразимо жестокими, - прибавил ксендз Лисецкий с высоты лошади. – Не забывайте, что для них мы иноверцы, заслуживающие мук. Так что не следует обманываться сладкими сценками, которые ты видишь на улице, Тадеуш. Впрочем, сейчас ты увидишь, как эти дикари относятся к христианским пленникам.
Парнишка покачал головой, поворачиваясь с улыбкой к священнику. Из-за этого он чуть не попал под тележку водоноса. Пану Михалу вновь пришлось спасать его из неприятности к утехе гусар.
Наконец они добрались до постоялого двора в одном из портовых кварталов. Здесь, прячась в тени одного-единственного дерева, сидело четверо татар. Увидав поляков, они вскочили на ноги, после чего пара из них бросилась бегом к застройкам, а остальные двое вышли навстречу прибывшим. Лучше всех одетый ордынец поклонился ксендзу, принимая его, вполне верно, за начальника. При этом он абсолютно проигнорировал пана Михала и Тадеуша.
– Меня зовут Еникей Бей, - представился он по-польски, приложив руку к груди. Меня наняла аль-хакима для опеки за ее ясыром. Она же поручила мне показать его вашей милостям. Вы же, вроде как, выразили желание выкупить христианские "тела".
– Что за наглость, - буркнул Семен Блонский, кладя руку на рукоять сабли. – Язычник будет продавать нам наших же людей. Это так же, будто бы мы покупали у вора украденные ним ценности.
– Остынь, мил'с'дарь! – рассердился ксендз. – Здесь мы гости и обязаны вести себя в соответствии с принятыми здесь принципами. Мы должны выкупить людей, а не оскорблять хозяев и их союзников.
Долгополый соскочил с коня, после него так же поступили и гусары. Лошадями занялся один из двух челядников, сопровождавших поход. Все остальные пошли за беем, который провел их в застройки. Поляки прошли по узкому коридору и очутились в обширном, светлом помещении. На полу, который, собственно, представлял утоптанную глину, было разложено десятки постелей из одеял и подушек, набитых соломой. На них сидели женщины, одетые в одинаковые простые платья из серой холстины. Все они занимались, в основном разговорами, хотя некоторые из них что-то трудолюбиво шили. При виде зашедших все замолкли, прерывая свои занятия. На поляков не обратила внимания лишь светловолосая девушка в турецких шароварах и сорочке, стоящая за конторкой и записывающая замечания, которые ей диктовала высокая женщина в богатом турецком одеянии.
– А вот и пани Фаляк, - буркнул ксендз Лисецкий, у которого был случай познакомиться с аль-хакимой, когда та посещала посла Гнинского.
Дорота наконец-то удостоила прибывших взглядом и кивнула Йитке. Девушка отложила перо, заткнула чернильницу, а лист бумаги посыпала песком. При этом она с любопытством поглядывала на польских рыцарей. Те в своих доспехах и кольчугах выглядели просто писаными красавцами, сильными и бравыми, опять же совершенно не вписывающимися в обстановку.
– Приветствую, - коротко поздоровалась со всеми Дорота. – В соответствии с пожеланиями канцлера Гнинского, я готовлю списки невольников под выкуп. Начала я со своего предложения. Йитка, подай мне лист. Это список моих шестидесяти невольниц, которых можете осмотреть. Еще у меня есть две дюжины парней, но они находятся в соседнем доме. Могу заверить, что мои "тела" самого высшего качества. Я тщательно отбирала их из ясыра. В большинстве своем, это крепко сложенные деревенские женщины из Чехии, Моравии, Баварии и даже Саксонии. Все они христианки, хотя некоторые из них – протестантки.
Дорота подала лист ксендзу, а тот, морща брови, начал просматривать списки.
– Нет у тебя совести, отурчившаяся женщина, - процедил Семен. – Торговать невольниками, захваченными ордынцами, да еще и с гордо поднятой головой. Большей подлости не могу и представить!
– А чего еще ожидать от продажной суки, которая дала себя обасурманить, - буркнул Кшиштоф Кенсицкий.
Священник рявкнул на них со злостью, приказывая им заткнуться и не провоцировать скандалов. Дорота же начала пристально рассматривать поляков, уперев руки в бока. На ее лице появилась дегкая усмешка, которой Йитка у хозяйки еще не видела. О чудо, аль-хакима не выглядела разозленной, скорее, задумчивой.
Сколько же это лет прошло, как она покинула родину? Когда в последний раз видела польскую армию? Ага, это когда драгуны грабили силезские деревушки, потому что каштелян не заплатил им обещанную зарплату. Она видела, как в ее родном селе под Ратибором храбрые воины грузили поросят на телеги и на месте сворачивали шеи уворованным курам. Понятное дело, они избили нескольких хозяев и изнасиловали девиц, которые были слишком глупы, чтобы вовремя спрятаться. Сама она дурой никогда не была, а спряталась в ризнице. Когда прибыли солдаты, она как раз сидела у викария, изучая латинскую книгу. Всегда она проявляла склонность к учебе, впрочем – как единственная женщина за всю историю Тарчимехов. Ксендз-благодетель, в свою очередь, проявил склонность к ее женским прелестям, чем Дорота скрупулезно пользовалась, чтобы, при случае оказания постельных услуг, научиться от священника чтению и письму.
Вот только был ли то последний раз, когда она видела польское войско? Э-э, нет. Ведь впоследствии она неоднократно его обслуживала. Меняла военным повязки и очищала гноящиеся раны. Тогда она была служанкой у опольских цирюльников. В город прибыл сам Ян Казимир, убегая от шведов, а вместе с ним какая-то часть израненных и измученных военных. Тогда она познакомилась с милым поручиком мушкетеров и провела с ним несколько упоительных мгновений. К сожалению, как-то утром, после любовных развлечений, он прихватил ее с медицинской книгой, напечатанной во Вроцлаве, то есть, по-немецки. Мушкетер избил Дороту, обвиняя ее в шпионаже в пользу Габсбургов, а впоследствии, когда увидал в книге гравюры, представляющие человеческую анатомию, затянул ее, вопящую от боли, за волосы к доминиканцам. Дорота помнила рейтар и гусар, стоящих на рынке и покатывающихся от смеха при виде босой девицы в разодранной сорочке, которую любовник толкал и обкладывал кулаками. Поручик мощными ударами постучал в ворота монастыря, когда же мрачные монахи открыли, обвинил Дороту в том, что та занимается колдовством, и отдал инквизиторам.
То не были приятные воспоминания. Она их практически полностью убрала из памяти, но вот теперь они снова вернулись. О чудо, они уже не были столь болезненными, как когда-то, но все так же щемили. Старые раны докучали время от времени, шрамы, оставшиеся от бичевания и прижиганий доминиканцами зудели на перемену погоды, напоминая о том, как к ней отнеслись на родной земле.
И вот теперь опять она стояла перед гордыми барчуками с подбритыми головами. Они были точно такими же, как ее проклятый любовничек, чтоб он сгнил в аду, переполненные спесью, не способные понять отличия, реагирующие на нее лишь презрением и агрессией. Это означало, что в Польше мало что поменялось.