Драконовы сны
Шрифт:
— Это уже Исландия?
— Гайрфугласкер, * — Яльмар налег на весло, чуть разворачивая корабль к юго-западу, и пояснил: — Остров пингвинов. Видишь, вон вулкан дымится? Это хорошо. Еще денек, и мы на месте. Если нам ничего не помешает, конечно.
Жуга вздохнул:
— Надеюсь.
На море было неспокойно. Седые волны долгим штормом грызли берега. Отсюда, с высоты утеса пенные валы выглядели как серебряные всадники на взмыленных конях, возникающие ниоткуда и тут же гибнущие в бесконечной битве — черные и белые фигурки на огромной и бесформенной доске. Свет от луны искрился на волнах, слепые точки звезд усеивали сизое, затянутое дымкой небо. Опираясь на свой посох, Жуга стоял
35
Гайрфугласкер — такой остров действительно существовал и действительно взорвался и исчез с лица Земли в результате извержения вулкана, только несколько позже всех описанных выше событий, в 1830 году. С ним исчезла и огромная колония бескрылых гагарок, там находившаяся. Дальнейшую судьбу этих северных пингвинов решил человек — все они стали жертвой мировой жиропромышленности.
Все равно поколебать земную твердь волны были не в силах.
«Наверное, вот так и мы, — подумалось вдруг травнику, — куда-то движемся, чего-то добиваемся, сражаемся и гибнем под пальцами богов, драконов… или же просто — других людей. А если так, тогда какая разница, кто двигает фигурки на доске?»
Доска — эльфийский Квэндум, АэнАрда не давала травнику покоя, волновала его все больше и больше. Конец игры неотвратимо приближался, и все чаще Жугу одолевали мысли, что же будет… что же будет… после. Ответа будущее не давало. И вот сейчас он вновь бежал толпы, чтобы подумать в одиночестве и попытаться мысленно проникнуть в прошлое, чтоб выяснить, как началась и шла игра.
Играл дракон. Играл во сне, и секретом это уже не было. Но травника сейчас тревожило другое: когда два корабля варягов — две игровых ладьи сошлись в бою, дракон не спал. И тем не менее…
Тем не менее, даже тогда игра продолжалась.
Почему?
Какую лавину стронули мальчишка и дракон?
Ответа не было.
Жуга поймал себя на мысли, что все еще считает Тила мальчишкой. В какой-то мере так оно и было, и плевать на то, что эльфу было четверть века. Тил был мальчишкой в другом смысле — ребенок действует и думает иначе, нежели взрослый. Не головой, но все равно иначе. Руками, ногами… Чем угодно, но не тем что между ног. И дерзость у мальчишки тоже иная — выпендрежная, отчасти показная. Он не способен трезво оценить опасность, но способен отступить, если не прав. Или позвать на помощь. Ему не свойственна тупая гордость, но он не знает, что такое долг — долг воина, ученого или наездника дракона, ищущего Путь.
Рик был таким же. Его атаки были легкие, азартные, но планов он не строил. Рик не сражался — он действительно играл, и упоение игрой, несвойственное взрослым, заставляло его делать неразумные, нелепые ходы. Ходы непредсказуемые. И поэтому сначала Рик выигрывал. Но на одном азарте долго не продержишься, и рано или поздно Рику бы понадобилась помощь. Экипаж. Команда. И фигурки зажили своею жизнью. Нет, — поправил себя травник, — не своей, не их жизнью. Нашей. Им все-таки удалось вырваться из-под влияния игры, хотя и очень странным образом. Жуга чувствовал, что его старая догадка верна — играл уже не Рик, и даже не Тил. Играли все они. Все четверо.
И Олле. Маленький канатоходец Олле, вечный пересмешник и невидимый подсказчик. Джокер в карточной колоде.
А тот, другой постепенно сдавался, потому что двигал мертвые фигуры, поскольку знал, что иначе нельзя, что иначе не делают, иначе — опасно. И неизвестно, что может произойти, если дать фигуркам волю, поэтому лучше будет ничего не трогать и оставить все, как есть.
Ведь только ребенок может беспечно пойти и поймать волосатика.
Темнело. Помаленьку стало холодать. Жуга набросил
— Вот ты где! — он поравнялся с травником и шумно перевел дух. — Ну ты хорош, нечего сказать! Ушел на пять минут, пропал на час.
— Так долго? — поразился тот.
— А то! Я все окрестности обшарил, уже подумал, что тебя ненароком волной смыло. Ты чего тут торчишь?
Жуга перевел взгляд на море.
— Думаю.
— Что, в доме думать места мало? Еще только тебе не хватало заболеть. Идем в тепло, обсохнешь. К тому же и еда поспела.
Жуга кивнул и вслед за Яльмаром зашагал туда, где в темноте светилось желтое оконце. На первый взгляд идти было недалеко, но за то недолгое время, что они пробыли в Исландии, Жуга уже успел усвоить, сколь обманчива бывает эта ровная поверхность бесконечных кочковатых тундр и каменных проплешин. Огонь не приближался очень долго. Жуга теперь охотно верил тем историям, в которых люди замерзали насмерть, не добравшись до жилья каких-нибудь несчастных полверсты. Да и сегодня, будь хоть чуть похолоднее… Травник поежился. Варяг шагал размашисто, привычно выбирая путь, заледеневшие кочки хрустели под его ногами. Жуга же постоянно спотыкался, не потому что плохо видел, просто не привык ходить по бесконечному болоту. Вдобавок сапоги, такие удобные на корабле, оказались чересчур тяжелыми и холодными для берега. Яльмар раздобыл для травника местную разновидность обуви — что-то вроде меховых чулок, крест-накрест перемотанных завязками снаружи, но и к ним нужна была привычка. Впрочем, Яльмар не спешил и то и дело останавливался подождать своего спутника.
— Я понял, в чем твоя беда, — торжественно сказал викинг во время одной такой остановки. — Ты слишком много думаешь.
— Вот как? — Жуга остановился перевести дух и рассмеялся. — Да… Не знал, что все так просто. А с чего ты это взял?
— Зря смеешься. Не зря же в Изречениях Высокого об этом сказано:
Человек неразумный
ночами не спит
себя мыслями мучит.
Утро приходит —
усталым встает,
а заботы все те же.
— Ну что, узнаешь себя?
«А ведь пожалуй он прав, — подумал травник, глядя на широкоплечую фигуру викинга. — Уж если кому-то сейчас и спокойно, так это ему. Он не тревожится, не мечется, а просто делает то, что считает нужным. Мне бы так… Нет, в самом деле, это он играет за ладью, а не его корабль, так же, как и Хальгрим играл за ладью черных. Странно. Я как-то не задумывался над тем, как нам с ним повезло.»
— Эй, ты о чем опять задумался? — тем временем снова окликнул его варяг.
— Так, — уклончиво ответил тот. — О хорошем. О плохом. О том, что с нами происходит.
— И чего больше?
— Что? — не понял тот.
— Чего больше, спрашиваю? Хорошего или плохого?
Жуга вздохнул.
— Плохого больше. Мы идем в никуда. Переходим реку и сжигаем мост. Вспахиваем поле и бросаем нашу мертвую лошадь на земле. Ума не приложу, чем все это может кончиться.
Яльмар некоторое время размышлял на ходу, кивая головой.
— Не бери в голову, — сказал он наконец. — Это всегда так бывает, особенно под конец. А счастливых концов все равно не бывает.
— Почему?
— Потому что концов не бывает вообще. Вообще ничего никогда не кончается. Кончится одна дорога, начнется другая. А если уж встать на нее и идти, так вперед. И как бы плохо ни было в пути, помни, что всегда есть тот, кому сейчас еще хуже.
Травник фыркнул.
— Это значит только то, что есть кто-то, кому хуже всех!
— Ха! Если б он такой был только один! Кто скажет, кто знает, сколько народу открывает последние двери каждое мгновение? Вот им, наверное, на самом деле плохо.
— Но ведь и мы когда-нибудь окажемся на их месте.