Драконовы сны
Шрифт:
— Ну, Лис, с тобой не соскучишься! Как ты еще только сам себя не обхитрил… И что у тебя за манеры — всякий раз, когда тебя ждешь справа, так ты обязательно появишься слева!
Он повернулся к Хансену.
— Но хоть теперь-то ты не врешь?
— Доказательств надо? — огрызнулся тот. — И что прикажешь сделать? Снять штаны или в морду тебе заехать?
Заявление Хансена насчет варяжьей «морды» показалось травнику несколько опрометчивым, но Яльмар, кажется, вполне удовлетворился этим.
— Клянусь Одином, меня давно так
Он снова смерил Хансена взглядом с ног до головы. Хмыкнул.
— Нет, но надо же… А ведь я к тебе чуть было не «подъехал» как-то раз!
Вильям с Жугой переглянулись. «И этот туда же!» — читалось в глазах у обоих.
— Как хоть теперь тебя называть?
— Не все ли равно? — устало отмахнулся тот. — Зови как звал — Хансеном. А что до того, кем я был раньше…
Он не успел договорить: дверь скрипнула на кожаных петлях, и в хижину, шатаясь и держась за стену, ввалился…
— Орге! — изумленно вскрикнули все пятеро.
А Рик еще вдобавок что-то пискнул.
Выглядел маленький гном ужасно. Одежда его промокла насквозь, шлем на голове был разрублен, лицо и левое плечо покрывала бурая корка запекшейся крови. Топора при нем не было. Прежде чем хоть кто-нибудь успел шагнуть ему навстречу, колени его подломились и гном с грохотом повалился на пол.
Все повскакали с мест и бросились его поднимать. Через минуту маленького гнома уже уложили на лежак, сорвали с него куртку и закутали в одеяло: гном был холоден, как лед. Шлем с него слетел, открыв большую рубленую рану на голове; в тепле кровь заструилась с новой силой.
— Топором саданули, — со знанием дела сказал Яльмар, поднимая с земли разрубленный почти что пополам гномовский шлем. Просунул палец в шель и подвигал его туда-сюда. — Еще б чуток поглубже и — готовь костер. Хотя у гномов черепушка крепкая, да и колпак хороший.
— А может быть, он просто еще молодой, — памятуя разговор на кладбище, вдруг встрепенулся Вильям. — Ну, я хотел сказать: для гнома молодой…
— Да, крепкий народ, — рассеянно поддакнул им Жуга, осторожно трогая края раны. Пощупал гному пульс. — Человек давно бы перекинулся… Орге! — позвал он. — Орге!
— Хува тараз барук… — невидящими глазами глядя в потолок, пробормотал двараг. — Хува тараз… Кара-юзин ба хиши, Ашедук… *
— Что он говорит? — засуетился Вильям. — Что он говорит?
28
«Хува тараз барук… Кара-юзин ба хиши, Ашедук… Ай йя хал, Ашедук, тангар хази… Квэндум аррэ ал ап харг… Хува тараз…» (язык народа гномов) — букв. «За что топором… Черный клык — жилище Хиши, Ашедук… Опомнись (вар.: „приди в себя“), Ашедук, это не гномы… Квэндум в руках не означает власть… За что топором…».
— Замолкни, —
— Ай йя хал, Ашедук, тангар хази… Квэндум аррэ ал ап харг… Хува тараз…
— По-моему, он бредит, — высказался Хансен. Обернулся. — Тил, ты хоть что-нибудь понимаешь?
— Ни слова, только имя.
— Имя-то и я разобрал…
— Так это что же, Ашедук его так приложил? — вскинулся Вильям.
— Больше ж некому.
Яльмар хмыкнул:
— Как знать…
Одно короткое мгновенье травник колебался, кусая губу, затем решительно стащил с себя рубаху и повернулся к остальным.
— Вильям, — распорядился он, — выйди, снега набери. Тил, займись огнем. Яльмар, поищи дров. Герта… то есть, черт, прости…
— Не трать зря слов, — перебил его Хансен, — делай, что считаешь нужным, я помогу. А вот рубашку… Взял бы запасную, что ли. Эта ж грязная, небось.
— Нету жапашной, — угрюмо бросил тот, зубами надрывая краешек подола. Сплюнул. — В мешке была. Сам виноват, пусть радуется, что хоть эта есть. Однако, — он нервно усмехнулся, — последнюю рубашку на него трачу. Хотя черт с ней — все равно заплесневеет на здешних туманах.
Травник вздохнул и с треском оторвал от рубахи первую полосу.
— Кровь все еще течет, — заметил Хансен, осторожно раздвигая слипшиеся гномьи волосы. — Ох, господи… Он что же, по земле башкой елозил? Ты взгляни только: пыль, грязь… Не воспалилось бы.
Травник пробежался кончиками пальцев от затылка гнома до виска и вытер руку о штаны.
— Большие сосуды не задеты. И потом, где это видано, чтобы дварагу чем-нибудь повредила земля?
— Все равно надо шить.
— Чем? У нас даже ниток нет. Хоть из рубашки дергай.
— У меня есть, — невозмутимо сказал вдруг Арне и протянул моток сапожной дратвы. — Это подойдет?
Короткое мгновение Жуга таращился на мальчика, потом привалился к стене, закрыл лицо руками и тихо застонал.
— Дратва! — выдохнул он наконец сквозь стиснутые пальцы, не зная, плакать ему или смеяться. — О-ох, дратва… Вы что, все с ума сошли? Ты ничего получше предложить не мог?
Хансен взял клубок и рассмотрел его повнимательнее.
— Не смоленая, — объявил он. — Если разделить на пряди, может, и сгодится.
Жуга махнул рукой: «Разделяй». Нагнулся над дварагом.
— Есть чем нитку протереть?
— Только ликер.
— Ох, господи, — пробормотал Жуга, вращая глазами. — Ох, господи…
Через полчаса двараг немного отогрелся. Рану прочистили, после чего Жуга отжег и изогнул сапожную иглу и принялся шить. Хансен взялся помогать; у него оказались быстрые и ловкие пальцы. Голову гному перевязали, вместе с ложем придвинули его поближе к огню, а Телли с ложки напоил его водой. Так и не придя в сознание, Орге погрузился в сон.