Драконы ночи
Шрифт:
– Она сказала тебе это?
– Нет, это видно, она мелкая совсем. Она мне сказала…
– Подожди, давай закончим сначала с одним. – Катя положила руку ей на плечо. – Она беленькая или темненькая?
– У нее такие кудряшки… такие противные желтые кудряшки, – Даша сжала губы. – И вообще она вся противная.
– Что на ней было надето? Куртка?
– Не знаю. Она вся розовая была, как свинюшка. Такая противная, гадкая, розовая. Она сказала мне: «Вот, это тебе».
– Она еще что-то сказала?
– Да.
– Что? Дашенька, что она тебе еще сказала? – затормошила ее Ольга.
– Она сказала: так ты умрешь, – тихо произнесла Даша. – Мама, знаешь, я не испугалась, нет. Я даже хотела спросить у нее: как там папа? Я почему-то подумала, что она все-все
Катя глянула на посеревшее лицо Ольги Борщаковой. И вспомнила, что хозяйка «Далей» – вдова.
Глава 16
БАЛЬЗАКОВСКИЙ ВОЗРАСТ
Анжела Харченко, известная всем в Двуреченске по прозвищу Аптекарша, вышла из парикмахерской, где делала себе маникюр и укладку, и направилась на улицу Ворошилова. До улицы этой было рукой подать, путь был знакомый, проторенный – сколько раз Анжела проделывала этот путь под руку со своим бывшим одноклассником, а ныне просто хорошим знакомым – завучем школы Кириллом Уткиным. Тем самым Уткиным, сына которого искали в Двуреченске вот уже третьи сутки.
Всю жизнь Анжеле больше везло в делах, чем в любви. Как всякая умная самостоятельная женщина, она хотела найти себе достойную партию. Но ей отчего-то попадались все какие-то никудышные, по ее мнению, кандидаты в мужья. В тридцать два у нее вроде бы появился, с ее точки зрения, стоящий парень. Он работал в администрации городского мэра, и с его помощью Анжела без особых препон оформила все необходимые документы на открытие в городе частной аптеки. Дело было прибыльное, и за его организацию она взялась с энтузиазмом. Планировала, как все у нее сложится, как получится – аптека, свадьба, семья, свой дом, ребенок.
Но тут нежданно-негаданно прокуратура возбудила дело о взятках и махинациях земельными участками. Мэр Двуреченска полетел сизым голубем со своего поста, а за ним и вся его команда. А потом был суд, жених Анжелы получил пять лет. Анжела решила, что с судимым ей не по пути, и быстренько занесла и этого кандидата в свой длинный черный список.
А годы шли. Молодость утекала как вода между пальцев. Зато бизнес вполне процветал. На многое Анжела и не замахивалась. Одинокой, незамужней, со стариками родителями, ей и одной аптеки вполне хватало, про какое-то расширение дела она и не думала. Ей иногда только было обидно – вот жена начальника местного отдела милиции Аркадия Поливанова за мужем как за каменной стеной: сначала кофейню в городе открыла, а теперь еще и салон сотовой связи оборудует в самом центре. А жена Бориса Борщакова Ольга вообще такой бизнес-леди заделалась, что рукой не достанешь. Однако муж Ольги Борис разбился на машине, и завидовать ее семейному крепкому тылу стало не с чего. Однако Анжела по старой памяти все равно втайне завидовала. Ведь Ольга, которую Анжела помнила с детства, со школы, сумела еще до автокатастрофы устроить свою личную жизнь. И даже вот ребенка родить в сорок сумела.
Сама Анжела Харченко о ребенке как-то и не задумывалась. Вроде уже и поздновато. Да и ни к чему. И не от кого. Материнских чувств она в себе особо не ощущала никогда. Так, в молодости установка была – если выйдет замуж, то родит. Но чтобы остро хотеть, мечтать о ребенке – нет, этого Анжела как раз за собой не замечала.
Вообще, детей она не очень любила. Что дети? Орут, пачкают пеленки – это если маленькие совсем, а постарше – болеют, озорничают, все ломают, портят, шумят, кричат. И потом еще неизвестно, что из них вырастет. Такое может вырасти, что и из дома убежишь – наркоман какой-нибудь, спидоносец или полный пофигист – умирать будешь, воды не подаст. У нее никогда не было иллюзий на этот счет. О том, чтобы взять кого-то на воспитание, усыновить или просто стать для кого-то мачехой, не было и речи.
И когда у Анжелы начались отношения с завучем местной школы Кириллом Уткиным, вопросов о его сыне Мише поначалу даже и не возникало.
Отношения начались самым банальным образом – однажды Уткин зашел в ее аптеку по пути с работы домой. Она знала его тысячу лет – они когда-то учились вместе. Потом
Но годы шли, молодость, красота утекали как вода. На любовном горизонте появлялись одни лишь командированные, прохиндеи-отдыхающие (все сплошь женатики) да откровенные альфонсы. Все – сплошь алкаши и бездельники, которые не прочь были поживиться за счет ее аптечного бизнеса, который она одна строила все эти годы с таким трудом. А об Уткине до Анжелы долетали слухи, что его бросила жена – закрутила роман с каким-то армянином и уехала к нему то ли в Ростов, то ли в Сочи, прихватив сына. Через какое-то время они оформили развод, потом Уткин получил повышение и стал завучем школы. Опять же по слухам, ему в самом скором времени прочили место школьного директора.
И тут Анжела заставила себя взглянуть на него совсем под иным углом зрения. Ей недавно исполнилось тридцать восемь лет. Ни одного стоящего кавалера, ни одного путного кандидата, с которым можно было бы жить совместно, она ни в близком своем окружении, ни в дальнем не замечала. Старые родители дышали на ладан. Дом, в котором Анжела родилась и выросла, – в частном секторе, с огородом в пятнадцать соток и хорошим садом, требовал ремонта. Она наняла бригаду шабашников, но очень быстро убедилась, что с одинокой бабой – пусть даже и удачливой, хваткой бизнесменшей, шабашники особо не церемонятся, норовят словчить, завышают расценки, бессовестно обсчитывают и делают все кое-как, спустя рукава. «Был бы у тебя муж, хозяин, разве они б посмели, сволочи», – вздыхала мать.
Кирилл Кириллович Уткин зашел к ней в аптеку и попросил у девочки-провизора горчичники и таблетки аспирина. Анжела потом думала: а что, если бы он купил тогда упаковку презервативов? Легче было бы ей выстраивать в отношении его этот самый «другой» угол зрения? Они разговорились как старые знакомые, просто как соседи, горожане. Она оглядела его украдкой – сутулый, худой, после развода неухоженный мужик, даром что завуч. Лицо какое-то серое, и глаза какие-то рыбьи. В аптеку, помнится, тогда забежали школьники, громко что-то обсуждая – фильм, кажется. И Уткин тут же сделал им строгое замечание. И школьники моментально заткнулись, сделались тише воды ниже травы. Это как раз Анжеле понравилось: значит, не рохля завуч, мужик, и с этими переростками, с хулиганьем этим умеет себя вести и, возможно, шабашников-воров сумеет приструнить.
Мысль была случайной, шалой. А что, если и правда… Холостяк, разведен… вроде не пьет, не замечен, если бы что и было в этом духе, молва по городу давно бы разнесла, а тут нет… Но, взглянув на Уткина, Анжела только вздохнула тяжело. Нет, герой не моего романа. Совсем не моего, не нравится, не глянется, серый какой-то, малосимпатичный, мужской сексуальности ни на грош – ходячая формула. А с формулой сладко ли любовь крутить?
Но потом и это самое «про любовь» тоже отошло на второй план. Анжела просто заставила себя. Сердце ее молчало, в ход шел один только трезвый расчет. Она постаралась попасться Уткину на глаза – и раз, и два. И видела, что ее усилия даром не пропали. Черт возьми, она же была яркой, самодостаточной женщиной в расцвете сил, хозяйкой собственного бизнеса. Она была обеспеченной бабой, а он со всем своим директорством не получал, наверное, больше двенадцати тысяч… Он попался в ее силки, как перепел, клюнул на ее удочку, как карась. Отношения, которые у них начались, нельзя было назвать романом в прямом смысле – ведь Анжела не любила его и даже не желала особо как секс-партнера. А он… О, она видела по его глазам, что она ему нравится и как женщина, и как партнер, и как хозяйка аптеки. Нравится, глянется во всех ипостасях.