Драконы Вавилона
Шрифт:
Утоптанная тропка вывела их на прогалину.
— Садись. — Матушка Григ села сама и взяла Эсме себе на колени. — Ты когда последний раз расчесывала волосы? Сплошные колтуны, ужас какой-то.
— Я не помню.
— Так, значит, это ты отец Эсме? — Матушка Григ критически оглядела Вилла. — Немного помладше, чем можно бы ожидать.
— В общем-то, я ее брат. Эсме вечно все путает.
— Уж это точно, от этой паршивки никогда не дождешься прямого ответа. — Она достала из сумочки гребенку и принялась безжалостно драть лохмы Эсме. — Не ерзай, не так уж это и больно. А сколько ей лет? — Матушка Григ вскинула на Вилла внимательные голубые глаза, будто видевшие его насквозь. И добавила, когда он замялся: —
— Она… не знаю, может быть.
— А-а, значит, я не ошиблась.
Матушка Григ низко опустила голову, деревья задрожали и немного расплылись, воздух наполнился запахом горячего брезента. На мгновенье показалось, что они сидят в такой же, как остальные, палатке с деревянным полом и шестью койками, возле каждой из которых стоит тумбочка. Затем лес вернулся. Матушка Григ взглянула на Вилла, по ее щекам катились слезы.
— И никакой ты ей не брат. А теперь расскажи, как ты с ней встретился.
Слушая Вилла, Матушка Григ промокала слезы бумажным носовым платком.
— А теперь послушай меня ты, — сказала она, когда рассказ был закончен.
У нее на коленях Эсме опрокинулась на спину и беспечно улыбалась, старушка гладила ее по щеке.
— Я родилась в Гробосвечной Пустоши, деревне ничем не примечательной, кроме того, что на ней лежало проклятье. Или мне так просто казалось, потому что все там шло пропадом. Отец мой умер, а мать куда-то сбежала, когда я была еще совсем крошечной. Так что растили меня «всем миром», как у нас говорят. Меня передавали из дома в дом, сквозь нескончаемый строй недолгих сестричек, братьев, мучителей, защитников и друзей. Когда я подросла, кто-то из них стал мужем или любовником, и они тоже были недолгими. Все текло, просыпалось сквозь пальцы: предприятия лопались, трубы тоже, кредиторы забирали мебель. Моей единственной надеждой были мои дети. Какими милыми они были, какими хорошими! Я любила их каждой долькой своего существа. Ну и как же, ты думаешь, они мне отплатили?
— Я не знаю.
— Эти маленькие ублюдки выросли. Выросли, повыходили замуж и переженились — и все разъехались. А поскольку их отцы, все пятеро, ушли на болота и сгинули — но это другая история, и вряд ли ты ее когда-нибудь услышишь, — я снова осталась одна, слишком старая, чтобы родить еще одного ребенка, хотя и очень его хотела… Я была настолько глупа, что купила черного козла, позолотила ему рога и глубокой ночью завела его в трясинистые дебри, к омуту, где часто топились. Ровно в полночь я столкнула козла в этот омут и держала его под водой, пока он не затих; так genius loci [12] принял мою жертву, и я молила этого всесильного духа даровать мне одного-единственного ребенка. В страстном своем желании я подняла такой отчаянный вой, что сбежал бы в страхе и саблезубый волк. — Матушка Григ на секунду замолкла. — Слушай внимательно юноша, потом может быть проверка.
12
Дух места (лат.).
— Я все время слушаю внимательно.
— Ну и прекрасно. С первыми лучами встающего солнца тростники зашуршали, и на поляну вышла очаровательная девочка — вот эта самая девочка. — Она пощекотала Эсме, та с хохотом отбивалась, — Она не знала, кто она и откуда, и начисто забыла свое имя, что случилось с ней, можно не сомневаться, далеко не первый раз, так что я назвала ее Ирия. Ты помнишь хоть что-нибудь из этого, малышка?
— Я не помню ничего, — сказала Эсме. — Ничего и никогда. Поэтому мне всегда весело.
— Она продала свою память не кому иному, как…
— Тихо, — оборвала его Матушка Григ. — Я же говорила, что ты не слишком умен. Никогда не поминай никого из Семерых, если ты не под открытым небом. — Она снова принялась орудовать гребенкой. — Она была точно такая же, как сейчас, каждый восход был первым в ее жизни, каждый вечер радовал ее нежданным появлением луны. В ней было для меня все, весь мир.
— Так, значит, она ваша, — подытожил Вилл и почувствовал неожиданный укол сожаления.
— Да ты взгляни на меня повнимательнее, я же умру не сегодня-завтра. Нет, так просто тебе от нее не отделаться. Так на чем же я остановилась? Ах да. Десять или двадцать лет я была безмерно счастлива. Ведь чего другого может желать мамаша? Но постепенно соседи начали роптать. Им все время не везло. Коровы переставали доиться, в подвалах выступала вода, один неурожай шел за другим, расплодилось невиданное множество мышей. Сыновей забирали в армию, незамужние дочки брюхатели, их папаши валились в подвал и ломали ноги. У холодильников отказывали насосы, а запасных частей, чтобы их починить, нигде уже не было — старая марка. Как-то ночью все пугала в деревне разом вспыхнули и сгорели. И подозрения добрых соседушек сошлись на моем ребенке. Поэтому они сожгли мой дом и прогнали меня из Гробосвечной Пустоши, одну-одинешеньку, без гроша в кармане и без какой-нибудь надежды на пристанище. Ирия со всегдашним ее везением тем самым утром ушла на болото и так пропустила свое собственное линчевание. И я никогда ее больше не видела — до, как теперь оказывается, этих последних дней.
— Наверное, у вас было разбито сердце.
— До чего же тонко ты подмечаешь очевидные вещи. Но в кузнице бед куется мудрость, через боль и страдание я постепенно осознала, что эта утрата совсем не проклятие, павшее на меня и мою деревню, а просто так устроен мир. Ну и быть по сему. Будь весь мир в моей власти, единственное, что я бы в нем изменила, — это вернула бы Эсме-Ирии утраченную ею память.
— Я не хочу, — надула губки Эсме.
— Дурочка. Если ты ничего не помнишь, ничему и не научишься. Ну, может быть, как потрошить рыбу или работать с газовым хроматографом, но уж никак не вещам действительно важным.Когда за тобою придет смерть, она задаст тебе три вопроса, и ни один из них не будет никоим образом связан ни с рыбьими кишками, ни со временем задержки образца.
— Я никогда не умру.
— Никогда, моя милая, — это очень долго. Когда-нибудь завершится древняя война между Океаном и Сушей и Луна вернется в утробу своей матери. Так что же, ты и это переживешь? — Матушка Григ взяла свою сумочку и начала в ней копаться. — Конечно, если ты и вправду никогда не умрешь, эта твоя блаженная забывчивость просто незаменима. — Она принялась обшаривать сумку по второму разу. — Только никто ведь не живет вечно, и ты не будешь. — Ее рука извлекла из сумочки какой-то маленький предмет. — Видишь это кольцо? Его сделал мне Гинарр Гномсбастард в благодарность за некую услугу. Ты можешь прочитать надпись, которая на нем внутри?
Эсме откинула с лица прядь волос и прищурилась.
— Могу, только я не знаю, что это значит.
— Memento mori.Это обозначает «не забудь умереть» [13] . Это один из пунктов перечня того, что ты должен сделать, и если ты этого еще не сделал, твоя жизнь была неполна. Надень это кольцо себе на палец. Я прошептала над ним свое имя, когда серебро еще не застыло. Носи его постоянно, и когда я умру, что бы другое ты ни забывала, меня ты будешь помнить.
13
В действительности — «помни о смерти».