Драконья Десница
Шрифт:
К тому же он понимал, что нищие всегда трепетали перед законом и с радостью бы продали «этого чёртова выродка», если бы у них была такая возможность.
Так или иначе, всё закончилось довольно хорошо, и Патриция осталась жить у Фредерика с Греттой.
Горожанин души в ней не чаял, ибо детей у него своих не было, так уж сложилось, но он всегда хотел, чтобы у него была дочь. А вот Гретта при случае шпыняла и обижала девочку почти все двенадцать лет, которые она у них жила, и все шесть лет, когда она хотя бы раз в месяц расспрашивала своих бабушку с дедушкой о том, где же
И чем чаще она расспрашивала, тем сильнее Гретта психовала и вымещала злобу на ней, даже Фредерик был не в состоянии справиться с потоками её лютой ненависти.
И в этот день, пока Фредерик был на базаре, произошло что-то такое, что заставило Патрицию убежать из дома. Такого прежде не случалось никогда.
Теперь горожанин брёл по узкой улочке между домами, превозмогая лютую стихию и прислушиваясь к вою ветра где-то вверху, оставив Гретту дома браниться и плеваться.
За три часа он обошёл несколько бедных кварталов и даже видел, как зарождалась гроза, которая впоследствии будет названа самой свирепой за последние двадцать лет. Конечно же, горожанин был одет весьма сюрреалистично для такой суровой погоды: в белую рубаху, широкие хлопковые штаны и кожаный фартук. На голове у него была всё та же широкополая шляпа, которую он придерживал одной рукой, чтобы её не сдуло ветром. Никто же даже предположить не мог, что разразится такая буря!
Но не найти свою «внучку», а по факту приёмную дочь, он не мог, поэтому он шёл и шёл, несмотря ни на что, а под ногами у него дрожала сама земля и неслась вода.
Но в одно мгновение молния высветила перед ним человеческий силуэт, невозмутимо стоявший прямо посреди улицы. Буквально в нескольких шагах от Фредерика, которого целиком поглотил внезапный испуг. Сердце его бешено забилось, а кровь ударила в голову тяжёлым раскатом грома.
– Что это Вам не спится в такую мерзкую-премерзкую погоду, уважаемый? – ехидно спросил силуэт. Новая вспышка осветила в руках человека какой-то овальный предмет.
Одет он был тоже не по погоде: в рубаху с широкими рукавами, а мокрые длинные волосы прилипли к его лицу. Однако в его голосе слышался неподдельный восторг. Видимо, эту погоду на самом деле мерзкой-премерзкой он не считал.
Старик неосознанно попятился.
– Так внученьку ищу, ваше благородие, – хрипло проговорил Фредерик и чуть кивнул головой, как бы немного кланяясь человеку голубых кровей, как у них – выходцев с бедных кварталов – было принято.
Хоть горожанин и был страшно напуган, но не понять не мог: перед ним стоял явно благородный господин. Такие рубахи носила только элита, что жила в особняках. Возможно, незнакомец был сильно пьян, но его статус от этого не падал ни на йоту.
– Какую скотинку, уважаемый? – полюбопытствовал силуэт и подбросил предмет в воздух, спустя мгновение поймав его снова.
– В-в-внученьку, ваше благородие, а не скотинку… – запинаясь, выдавил старик и снова попятился. Его стало трясти. Возможно, не только от холодного дождя и пронизывающего ветра, ещё и от леденящей встречи с этим пьяным незнакомцем.
– Понимаю, – участливо сказал господин и торопливо закивал головой.
Как только
Старик, съёжившись от едкого трепета, почему-то не смел произнести ни слова и даже шевельнуться боялся. Он ждал, пока господин продолжит разговор, и дождался.
– Но у меня хорошая новость для вас! Я её нашёл уже! – жизнерадостно выкрикнул человек в рубахе с широкими рукавами и опять подбросил в воздух предмет, который до этого держал в руках, затем снова поймав его. Похоже, он веселился изо всех сил.
– Что?! – непонимающе прохрипел горожанин. Он сделал ещё шаг назад. – Где же она?
В очередной раз повисла короткая пауза, шум дождя усилился многократно. Темнота сгущалась, заволакивая всё вокруг. Ливень уже превращался в самый настоящий водопад, образуя грохочущий каскад.
– Здесь, – тихо, но очень вкрадчиво и различимо послышалось перед самым носом старика.
Дохнуло мертвечиной. Самой настоящей тухлятиной, как будто благородный господин перед встречей с Фредериком пообедал на близлежащей помойке.
Новая ослепительная вспышка осветила этого самого господина, который стоял уже почти что впритык к старику. Глаза его были как чёрные дыры.
В руках он держал оторванную голову Патриции.
***
Даже если бы градоправитель Пирос и не был пьян, он всё равно бы не услышал душераздирающего вопля, утонувшего в бесновавшейся погоде. Та улица, где кто-то кричал, как раз проходила ниже их площади с особняками, где жили они – местные властители жизни. Это было их место, их выступ, так сказать. Где могли появляться только избранные, а не эти нищие.
Ниже жила вся чернь, простой люд, или, как про себя их называл градоначальник – отребье, нахлебники и прихлебатели. Их дома с маленькими двориками и сарайчиками были построены практически друг на друге, отделявшиеся только крохотными дорожками.
Но Пирос был пьян в стельку, поэтому не слышал вообще ничего, кроме потрескивания дров в камине, перед которым стояла его служанка Птолема. Она наклонилась перед ним, чтобы подбросить дров, тем самым предоставив отличную возможность градоправителю полюбоваться собой. Она была стройной как тростинка, и очень молодой (ей едва ли исполнилось восемнадцать лет), но чтобы работать прислугой в доме великого Пироса, мнившего себя царём в этом городе, особой красоты и большого ума не требовалось. Достаточно было носить холщовое платье и вовремя наклоняться перед камином. Ну и, конечно, иногда приносить вино.
Пирос был абсолютно умиротворён. Его ничуть не волновала разыгравшаяся погода, никаких дурных предчувствий у него не было. Он просто развалился в кресле за письменным столом в своём кабинете, пил вино и любовался на служанку. Сегодня у него был замечательный день, наверное, самый лучший за последние пять лет (за время его самоуправления, так сказать).
Хотя, если бы мать Пироса видела, каким он стал, она бы посмеялась над словом «самоуправление», так как управлять собой Пирос точно не умел, иначе бы так не разожрался и не обрюзг к своим тридцати пяти годам.