Дракула. Последняя исповедь
Шрифт:
Две пары глаз смотрели на снег, скопившийся в прогалине, и выискивали источник того самого звука.
Зайчиха целиком высунула голову из-под снега, покрытого тонкой ледяной коркой. Метель застигла ее врасплох, она спряталась между стволами бука и осины, закопалась в корнях и сильно замерзла. Новый снег, который намело пургой, поднимался на высоту ее роста, но задние лапы зайчихи опирались на старую корку наста. Ее норка находилась совсем недалеко отсюда. Там, среди опавших листьев и сухих веток, она чувствовала бы себя в безопасности.
Мужчина, сидящий на дереве, поднял руку. Ком снега сорвался с его рукава, нарушив тишину.
Ястреб нанес удар. Его когти пронзили мех и вошли в тело. Зайчиха извернулась и освободилась от одного из трех зубцов, впившихся в нее, но это не помогло. Брызнула кровь, словно красный наконечник стрелы разорвал священную неподвижность леса. Через мгновение борьба прекратилась, зайчиха перестала дергаться. Вокруг снова воцарилась тишина.
Человек осторожно спрыгнул с дерева и тяжело охнул, хотя и приземлился вполне удачно, угодив в мягкий сугроб. Снег посыпался с его одежды, в которой чередовались полосы меха зайца, белки и горностая, с пирамидальной шапки, сделанной из шкуры волка. Он медленно двинулся вперед, поглаживая давно не мытую белесую волнистую бороду и сбивая с нее кусочки льда, наклонился, ухватил птицу за спину и осторожно потянул на себя. Ястреб и заяц были соединены так крепко, что вместе подались к нему.
Вдруг птица расслабилась. Теперь она смотрела на кожаный мешочек, подвешенный к поясу хозяина. Свободной рукой он развязал горловину и вынул кусок свежего мяса. Птица схватила его и проглотила. Послышался короткий возглас, выражающий восторг.
Зайчиха глядела вверх, ее глаза остекленели от ужаса. Несколько мгновений человек смотрел на нее. Затем он крепко сжал шею зверька.
Все произошло почти мгновенно. Послышался резкий щелчок, и эхо немедленно откликнулось на него. Хозяин ястреба прислушался и понял, что неподалеку находятся люди, которые явно не хотят быть замеченными.
Раздался еще один щелчок, в глубине равнины. Охотник понял, что там даже больше незваных гостей, чем он сперва подумал. В этих местах зимой не так уж много зверья, так что эти люди, судя по всему, шли за ним.
Он удивился, что им вздумалось идти именно теперь, по свежему снегу. Но метель налетела неожиданно, мгновенно, это оказался запоздалый удар зимы, так что, скорее всего, они вышли еще до ее начала. В горах не так уж много тропок. Он знал их все и вполне мог сделать вывод, что охота шла за ним. Сейчас эти солдаты, дровосеки, цыгане распределятся за деревьями и образуют цепь, наподобие сети.
Конечно, эти люди привели с собой собак. Да, так и есть. Короткий яростный лай послышался снизу, другие псы ответили с высоты. Поводки были натянуты слишком поздно и уже не могли заставить животных замолчать.
Он всегда знал, что рано или поздно за ним придут. Охотник бросил зайчиху в мешок, сжал левую руку в кулак, и ястреб мгновенно вскочил на нее. Его пронзительно-красные глаза неотрывно смотрели в лицо человеку.
— Пора, — прошептал он.
Птица слегка наклонила голову, словно задавала вопрос. Они прекрасно понимали друг друга.
— Лети, найди себе друга, — приказал человек.
Каждую весну охотник выпускал птицу на волю, в конце лета находил ее гнездо, забирал подросших птенцов, некоторое время учил их, потом продавал в городе по дюжине золотых за голову. Обученные ястребы ценились весьма высоко. А что же будет теперь? Птица уже стара и вряд ли сможет найти себе партнера. Кроме того, кто эти люди, которые идут из долины и спускаются с гор? Возможно, именно ему не суждено сюда вернуться.
— Лети, — снова произнес он и резко вскинул руку.
Ястреб пять раз сильно ударил крыльями и сделал над его головой широкий круг. Он вдруг перевернулся в воздухе, как будто собираясь схватить голубя, поднял когтистые лапы, точно прощался с хозяином, а потом исчез между двумя деревьями, улетел прочь из его жизни.
Человек закрыл глаза, прислушался, затем медленно пошел в сторону, противоположную той, куда направилась птица. Деревья теснились вокруг него, их ветви переплетались, но снег здесь был не особенно глубоким. Он ускорил шаг, а потом побежал, спотыкаясь.
Охотник теперь сам оказался жертвой и вынужден был искать убежище, в котором мог бы спрятаться.
Туман опустился на округу. Зима настойчиво проникала в небольшую келью, не обращая внимания на гобелены, закрывающие стены, и куски овчины, лежащие на полу. Вода, предназначенная для купания, быстро остывала в корыте, пар превращался в капельки влаги, которая оседала по его краям. Они соединялись, тонкими струйками стекали на пол и становились ледышками.
Женщина сняла с себя верхнюю одежду и осталась в длинной холщовой сорочке. Она ждала, дрожа от холода и поставив одну босую ногу на другую. Воду только что вскипятили, поэтому к ней невозможно было прикоснуться. Но монахине и требовалась горячая, чтобы можно было лечь в нее и долго не подниматься. Ей хотелось, чтобы боли отступили, тогда она ощутила бы облегчение и даже удовольствие.
Женщина опустила руку в корыто. Ладонь покраснела, но ее вполне можно было держать в воде. Уже почти пора.
Она откупорила пузырек, наклонила его над корытом, наблюдая, как капает в воду тягучая, вязкая жидкость. Короткое мгновение, всего два удара сердца, и все, достаточно — пар уже был наполнен горьковатым привкусом ромашки, смешанным с запахами шалфея и сандалового дерева. Обитательница кельи закрыла глаза, глубоко вдохнула, потом коротко, печально выдохнула. Аромат был свежим, молодым, но чего-то в нем недоставало.
«Возможно, масла бергамота, — подумала она. — Мне не удастся его достать, пока турецкие торговцы не приедут на весеннюю ярмарку. Надо ждать еще месяц».
От холода монахиню бил озноб, но она все еще ждала. Когда-то давно люди, знавшие в этом толк, научили ее, что удовольствие, которого надо подождать, становится двойным. Но существовала и еще одна причина того, почему эта женщина все еще тянула время.
Она знала, что, сняв сорочку, увидит свое тело. Эта особа когда-то рассматривала себя в самых лучших венецианских зеркалах, но не смотрелась ни в одно с тех пор, как приняла постриг, то есть уже девятнадцать лет. В монастыре их просто не было. Конечно, ее тело, которое вдохновляло принцев и князей, за которое они соперничали, теперь изменилось не в лучшую сторону.