Дракула
Шрифт:
Ван Хелсинг был поражен не меньше, чем я. После минутной паузы он спросил:
— Но зачем?
— Вы должны взять меня с собою. Так будет безопаснее для меня и для вас.
— Но почему же, дорогая мадам Мина? Помните, забота о вашей безопасности — наш священный долг. Мы все подвергаемся опасности, но вы — особенно, вследствие разных обстоятельств…
Профессор замер в замешательстве, когда она, показав пальцем на свой лоб, сказала:
— Помню. Именно поэтому и должна ехать с вами. Теперь, когда восходит солнце, я вам могу это сказать, а потом, возможно, буду уже не в состоянии. Я знаю, что по воле графа должна буду последовать за ним. Знаю, что, если он прикажет мне прийти тайно, я пущусь на
О, если бы Господь видел, как она посмотрела на меня при этом! Если в самом деле существует ангел, записывающий все наши поступки и движения души, то этот взгляд был бы отмечен к ее вечной чести. Я лишь пожал руку любимой жены и не мог ничего произнести — меня охватило чувство слишком сильное, чтобы найти облегчение в слезах.
— Вы сильны и отважны, — продолжала Мина. — Вы сильны своим единством и можете выдержать то, чего не выдержит одиночка. Кроме того, я буду полезна вам — с помощью гипноза можно многое выяснить.
Ван Хелсинг ответил очень серьезно:
— Мадам Мина, вы, как всегда, рассудили мудро. Вы поедете с нами, и все вместе мы исполним свой долг.
Мина молчала, я с недоумением взглянул на нее. Она спала, откинувшись на подушку, и не проснулась, даже когда я поднял штору и солнечный свет хлынул в комнату. Ван Хелсинг махнул мне рукой, и мы тихо прошли к нему в комнату. Через минуту к нам присоединились лорд Годалминг, доктор Сьюворд и мистер Моррис. Пересказав им свой разговор с Миной, профессор подвел итог:
— Утром мы выедем в Варну. Теперь нам надо считаться с тем, что с нами мадам Мина. Душа ее чиста. Каких страданий ей стоило поведать нам такое! Она поступила правильно, мы вовремя предупреждены. Нам нельзя упускать ни одного шанса, а в Варне мы должны быть в полной готовности к моменту прибытия судна.
— Что именно нам надо делать? — лаконично спросил мистер Моррис.
Профессор, подумав, ответил:
— Первым делом попасть на корабль, затем найти ящик и положить на него ветку шиповника, чтобы граф не смог оттуда выйти, так, по крайней мере, гласит поверье. Потом, дождавшись удобного момента — надо, чтобы поблизости никого не было, — мы откроем ящик и… все будет в порядке.
— Я не стану ждать удобного момента, — буркнул Моррис. — Увидев ящик, я открою его и уничтожу это чудовище, пусть хоть тысячи людей видят это, а меня потом казнят.
— Мой славный и храбрый друг Квинси! — воскликнул Ван Хелсинг. — Настоящий мужчина! Благослови вас Господь за это! Друг мой, поверьте, никто из нас не намерен мешкать из страха. Я говорю лишь о наших вероятных действиях и о том, что мы должны сделать, но как мы поступим на самом деле, это непредсказуемо. Нас ждет много сюрпризов. Конечно, нам надо быть во всеоружии и, когда пробьет наш час, все пустить в ход. А сегодня давайте приведем в порядок дела. Я имею в виду то, что касается наших родных, близких, всех, кто зависит от нас, ведь никто не знает, каков будет исход. Мои дела уже устроены, делать мне нечего, и я займусь подготовкой к поездке, куплю билеты и прочее.
На этом мы расстались. Теперь приведу в порядок свои земные дела, а там будь что будет…
Позднее. Все сделано, завещание составлено. Мина — моя единственная наследница, если переживет меня. Если же нет, все получат те, кто были так добры к нам.
День клонится к закату. Я вижу, что Мина мается. Уверен, что-то у нее на уме, а что именно — возможно, выяснится при заходе солнца. Каждый раз мы в напряжении ждем восхода и захода солнца, несущих с собою новые опасности, страдания, несчастья; возможно, они — дай-то бог! — лишь испытания на пути к благополучному концу. Пишу об этом в дневнике, поскольку теперь моя дорогая не должна ни о чем знать, но потом, когда все образуется, она сможет прочитать его.
Она зовет меня.
ГЛАВА XXV
Дневник доктора Сьюворда
11 октября, вечер. Джонатан Гаркер попросил меня вести записи, сам он, по его словам, просто не в силах, а ему нужна точность.
Никто из нас не удивился приглашению к миссис Гаркер незадолго до захода солнца. Последние дни мы заметили, что во время восхода и захода солнца она чувствует себя более свободно; именно тогда проявляется ее прежний характер — когда не давит сила, подавляющая или побуждающая ее к несвойственным ей поступкам. Это настроение или состояние начинается приблизительно за полчаса до восхода или захода солнца и продолжается, пока солнце не поднимется высоко или же пока облака пылают в лучах уходящего за горизонт солнца. Сначала она находится в каком-то зыбком, переменчивом настроении, словно ослабевают некие сковывающие ее узы, потом внезапно наступает состояние абсолютной свободы; так же внезапно оно и проходит, чему предшествует фаза молчания.
Когда мы сегодня пришли к миссис Гаркер, она была еще несколько скована, наблюдались явные признаки внутренней борьбы, но через несколько минут она уже совершенно владела собою. Несчастная женщина полулежала на диване, ее муж сел подле нее, а мы разместились на стульях вокруг. Взяв мужа за руку, она начала говорить:
— Мы собрались здесь все вместе, возможно, в последний раз! Знаю, дорогой, знаю, ты будешь со мной до конца, — сказала она мужу, который, как мы заметили, крепко сжал ей руку. — Утром мы тронемся в путь, и только Богу известно, что ждет нас. Вы так добры, что согласились взять меня с собою. Не сомневаюсь, вы сделаете все возможное, все, что отважные, стойкие люди смогут сделать для бедной слабой женщины, душа которой, может быть, погибла — нет, не волнуйтесь, еще нет, но, во всяком случае, находится в опасности. Однако вы должны помнить, я уже не такая, как вы. В моей крови и душе — яд, способный погубить меня, если мне не помочь. О мои друзья, вы, как и я, хорошо знаете, какая опасность угрожает моей душе, и, хотя для меня существует лишь один выход, ни вы, ни я не должны избрать его!
Она обвела всех по очереди умоляющим взглядом.
— Какой выход? — хрипло спросил Ван Хелсинг. — Какой же это выход, который нам не следует избирать?
— Этот выход — моя немедленная смерть от моей собственной или любой другой руки, пока не произошло нечто еще более ужасное. Как и вы, я знаю: в случае моей смерти вы смогли бы спасти мою бессмертную душу, как тогда душу моей бедной Люси. Будь смерть или страх смерти единственным препятствием на моем пути, я, не задумываясь, умерла бы здесь и сейчас, среди любящих друзей. Но смерть — это еще не все, это не выход. Теперь, когда мы должны исполнить свой горький долг и перед нами мелькает огонек надежды, не думаю, что Бог одобрил бы такой выход. Поэтому я добровольно отказываюсь от вечного покоя и вступаю в неизвестность, таящую в себе, возможно, самые ужасные кошмары этого мира и ада!
Мы молчали, интуиция подсказала, что это лишь прелюдия. Лица у всех были напряжены, у Гаркера — пепельно-серого цвета; возможно, он быстрее нас догадался, к чему клонит его жена.
— Таков мой вклад, — продолжала миссис Гаркер, — в нашу общую движимость-недвижимость. — Я невольно обратил внимание на необычность юридического выражения в таком контексте. — А что внесет каждый из вас? Конечно, — сказала она быстро, — вы ставите на карту свои жизни, но для отважных людей это не так уж много. Ваши жизни принадлежат Богу и вернутся к Нему; а вот чем вы готовы пожертвовать для меня?