Драма на трех страницах
Шрифт:
Снаружи пахло дождем и летом. С крыши струилась вода, приминая траву. За ивняком вдалеке возвышался крагиновский дом, горело одно окошко в сенях. В доме было натоплено и небось пахло блинами. Жена напекла.
У Якутова сжались от голода все внутренности. Он зачем-то ждал, пока окно погаснет, а оно всё горело.
«На кой им аквариум? Сами ж в нём живут! – решил Толя. – Плавают туда-сюда, туда-сюда. А ты гляди на них, слюни глотай. «Вон какие мы ладные. Банки с огурцами, если что, вот здесь, Якутов!» Ну-ну. Чего еще покажете?»
Он однажды залезал в дом Крагина.
Крагины тогда уехали всей семьей по каким-то делам в город аж на неделю. Идея штурмовать аппетитный домик пришла четверым мужикам одновременно. Полночи ломали и гнули всё, что можно, но смогли открыть только это жалкое окно в сени. Еле влезли, погремели там, уронили что-то и остались с носом. И с пятью большими банками соленых огурцов, которые жена Крагина не успела убрать в погреб.
– Закусь у тебя, Крякин, была отменная, – сплюнул Якутов в ночь.
Хозяин особо не искал – кто. Ему как будто и разницы не было. Приходил участковый и к Крагину, и потом к Якутову, но последний находился в таком смертельном запое, что отвечать не мог. Через месяц все замяли, только Крагин как-то у магазина сзади к Толе подошел и в спину ему тихо сказал:
– Банки к осени отдай.
И всё. Ни разговоров, ни наездов – ничего.
Банки Якутов не вернул. Он и не знал, где они, одна у него на кухне только стояла. Напоминала о вечном долге.
Наконец погасло окно в доме Крагина и от сердца словно отлегло. Теперь и спать можно. Встал Якутов на ноги, глядит – на перилах крыльца лягушка сидит. Красивая-красивая! Улыбается. В руки взял – игрушечная.
Потом глаза открыл как следует, а этих лягушек на крыльце аж три штуки сидит, и еще одна крупная на заборе. Якутов выругался: кто ж это над ним издевается?! Крагин?! Ничего он не боится. Бесстрашный Наф-Наф.
Прямо утром пошёл к нему с ответом. Прихватил лопату – больше ничего на глаза не попалось. Подходит к дому, а там Крагин сына распекает:
– Ты о чём думал? Кто тебе разрешил туда лезть?
Стоит младший в панамке, глазами хлопает, губы надул.
– Я же ничего…
– Кто, я спрашиваю! – настаивает отец.
Младший чуть не плачет.
– Нельзя туда! Слышишь? – вмешалась мать.
И такие глаза сделала, что не передать.
– Ему скучно! У него лягушек нет, – крикнул младший и заревел.
К маме подскочил и в коленки головой ткнулся.
Якутов стоял у калитки в полный рост, и его, конечно, заметили:
– Здорово, – сказал Крагин, не выгнув на этот раз грудь колесом.
Он был без панамки, и его лысоватая голова блестела на солнце. Чуть в стороне грустно пинал щепки старший сын. Жена Крагина даже издалека пахла блинами. Она смотрела на Толю с тревогой. Ее слова: «Нельзя туда!» проникли куда-то очень глубоко. И этот её взгляд…
Нет, она говорила не про хороший тон и чужие огороды. Нельзя туда – это как в Африку гулять, как в нору к зверю. Мало ли что ему в голову взбредет – Якутову то есть. Толя даже чуть согнулся от этих мыслей, будто кто-то его проткнул насквозь. Все его уже видели, кроме младшего поросенка, тот обернулся последним. Долго глядел из-под панамки. Видимо, он единственный, кто не знал, что за человек Якутов, не знал, что это он ломал его поросячий домик. Что этот пьяница уже и не человек почти.
Не сказали?!
Не сказали. И не знают, как сказать. Вот и твердят свои штампованные: «Нельзя туда», а мальчишка не понимает.
Сцена затянулась, все ждали чего-то от Якутова, от его лопаты.
– Так это твои лягушата? – выдавил Толя из себя и улыбнулся младшему, обнажив редкие зубы.
– Мои, – серьёзно ответил он.
– Симпатичные. Особенно та синяя, на заборе. Только это… Родителей слушай, нельзя в чужие огороды залезать.
Сказал и осекся.
– Да не хотел я ничего воровать, – запищал младший. – Я вам лягушек принес, и все!
И ножкой упрямой топнул.
– Да-да, – закивал Якутов. – У меня и воровать-то нечего…
– Я за ними пошел, когда вы тут еще стояли вчера. Но не успел! У вас нет лягушек, а у меня много! А синяя вообще в воде плавает, если завести.
– Ну что ж, – мялся Якутов, – попробую завести… Или отдать?
– Это вам, – сказал младший.
– Спасибо. Только вот что. – Толя поставил свою грязную лопату к новенькому столбу забора и присел на корточки. – Поди, что скажу.
Младший сделал несколько робких шагов.
– Пьяница я, малец. Понял? Знаешь, что такое «пьяница»?
– Знаю.
– Не знаешь. Пьяница – это как серый волк. И ты родителей слушай, ко мне больше не ходи. Сказано «нельзя», значит нельзя. Такой закон. К одним можно, к другим нельзя. Даже с лягушатами. Понял?
– Ну, понял.
Толя встал и взял лопату:
– Слушай, сосед, дай у тебя за сараем червяков накопать.
– Копай, – пожал плечами Крагин.
Ближе к вечеру в сенях снова зажегся свет, за забором стоял Якутов. Окно не звало его, но и не прогоняло. Постояв с минуту, Толя двинулся вниз к дому, а у обновленного забора появилась большая банка с водой, в ней плавали два юрких карасика.
Ирина Радова. СТУЛ
Переезд – дело трудоёмкое и не всегда приятное. Особенно если он не желанный, а вынужденный.
Подумать только: зачем человеку столько вещей? Некоторые из них тебе вообще больше не понадобятся, но ты их тащишь и тащишь за собой. Отнюдь, не все такие барахольщики, как я. Если человек часто переезжает, то дежурного чемоданчика с самым необходимым оказывается вполне достаточно для комфортного существования. Если же ты годами «гнездишься» на одном месте, то невольно обрастаешь ненужным барахлом. Вот и я оброс.